Ребекка взглянула на часы и поняла, что уже шесть. Меньше чем через час начнут съезжаться гости. Она налила себе джина с лимоном и поднялась наверх принять ванну. Лежа в горячей воде и потягивая холодный джин, она наслаждалась покоем; в груди начинало приятно щекотать от предвкушения праздника. Ребекка заставила себя встать из воды и вытереться — конечно, хотелось бы понежиться подольше, но время не ждет. Красное платье висело на мягких плечиках на дверце гардероба. Она с сомнением окинула его взглядом, потом провела руками по своим бедрам. На вечеринку было приглашено несколько «менад». На этом настоял Майло. «Они каждую неделю честно являются в аудиторию и старательно слушают, как я несу всякую чушь», — сказал он. С этими конкретными менадами Ребекка была незнакома, но их предшественницы обычно были очень худыми и напоминали мальчишек-подростков. С четырнадцати лет про Ребекку никак нельзя было сказать ни того, ни другого.

Она присела на пуф перед своим туалетным столиком и посмотрелась в зеркало. С волосами, схваченными шарфом, без макияжа ее лицо казалось обнаженным и беззащитным. Пальцами она приподняла уголки глаз, проверяя, не становится ли кожа дряблой. Потом задрала подбородок и провела рукой по шее. И Ребекка, и ее сестра Мюриель опасались, что в старости их шеи станут такими, как у матери, — с жилами толщиной с корабельный канат и сморщенной кожей.

Настроение у Ребекки упало, и она сделала большой глоток джина. Завтра им с Мюриель предстоит визит к матери. Обычная ежемесячная процедура: темная гостиная в обветшавшем эдвардианском особняке, где они дожидались, пока мать оденется к выходу; ее неизбежные едкие замечания во время поездки на машине — неважно, кто из сестер был за рулем. Все это здорово отравляло им жизнь. У Ребекки с Мюриель было мало общего, тем не менее, они обе, каждая по-своему, разочаровали мать. Миссис Фейнлайт наверняка не одобрит выбор ресторана, а после ужина они вернутся в Абингдон, где их ждут напряженное молчание, тяжелые шаги старой служанки и чай, всегда неприятный на вкус, пускай и цейлонский. В какой-то момент миссис Фейнлайт непременно заметит: «Раз уж ни одна из моих дочерей не сподобилась подарить мне внука…» — комментарий, своей неизбежностью подчас вызывавший у Ребекки и Мюриель истерический смех, который следовало немедленно подавлять, и одновременно сильно их ранивший.

Упрекать в бездетности бедняжку Мюриель было слишком жестоко: она была на два года старше Ребекки и ее мечты о материнстве растаяли в 1916 году, когда во время битвы на Сомме погиб ее жених, Дэвид Рутерфорд. Тому поколению женщин, к которому относилась Мюриель, просто не хватило мужчин. С тех пор она влюбилась лишь однажды: в доктора Хьюза, который лечил девочек из ее школы. Доктор Хьюз был женат и, насколько знала Ребекка, понятия не имел о чувствах, которые Мюриель питала к нему. Ребекка виделась с ним лишь однажды: он оказался мужчиной за сорок, замкнутым, лысеющим, с красным лицом — она так и не поняла, что заставило сестру им увлечься. Как-то раз, переборщив с мартини, она рассказала Майло про Мюриель и доктора Хьюза, о чем немедленно пожалела. Майло смеялся до слез, и Ребекке, которая очень любила сестру, стало стыдно за то, что она выдала ее секрет. С тех пор она опасалась, что Майло не преминет использовать этот сюжет в одном из своих романов.

Они с Майло никогда не хотели детей. Хотя не совсем так — Майло не хотел детей, не питал к ним ни малейшего интереса, а она, в двадцать лет вступая в брак, была готова ради него на все: скажи он «Я хочу шестерых» — она и не подумала бы возражать. Ребекка была безумно влюблена, все, что он говорил, казалось ей единственно верным, и она стремилась любой ценой сохранить их взаимопонимание.

В принципе, это было правильное решение. Поначалу они были совсем бедными, и появление ребенка означало бы финансовую катастрофу; йотом, когда Майло стал знаменитым, в их жизни просто не осталось места для детей. Быть Майло и Ребеккой Райкрофтами, светской четой, которая вызывала у окружающих зависть и восхищение, оказалось весьма многотрудным занятием. Со временем они перестали заботиться о предохранении, но детей у них так и не появилось.

Однако в последнее время Ребекка иногда жалела, что не родила хотя бы одного ребенка. Ей хотелось иметь сына — светловолосого, умного и красивого, как Майло. Он мог унаследовать ее зеленые глаза, которые пленили Майло много лет назад на балу поклонников искусства в Челси. Пускай его звали бы Оскар или Арчи, он был бы самостоятельным и независимым и спокойно отправлялся в свою школу в начале полугодия, а на каникулы с радостью возвращался домой, к родителям.

Где же, наконец, Майло? Ребекка снова посмотрела на часы. Раздражение ее мешалось с ревностью. Она всегда начинала ревновать, если не знала, где он и что делает. В первые годы их брака, если Майло уделял, по ее мнению, слишком много внимания другой женщине, между ними случались громкие скандалы. Они осыпали друг друга проклятиями, били посуду — однажды она запустила в него масленкой, та попала в висок и оставила глубокую царапину, после чего Ребекка долго терзалась раскаянием. Тем не менее, в подобной силе чувств имелась своя прелесть, а их примирения в постели были такими страстными, что привязывали Майло к ней еще сильнее, чем ее ревность.

Однако все это осталось в прошлом; теперь их ссоры не приносили облегчения, оставляя после себя привкус горечи. Она боялась, что Майло уже не желает ее так страстно, как желал раньше. В первые годы после свадьбы он был готов на все ради нее. Летом он каждый день дарил ей алую розу: денег у них было в обрез и многие из этих роз, похоже, были украдены из чьих-то садов, а не куплены у флориста, однако она ценила красоту этого жеста.

С годами их жизнь изменилась. Успех Пряжи Пенелопы и последующих романов позволил им приобрести Милл-Хаус. Поначалу они вместе планировали, как будут его обустраивать, самостоятельно делали кое-какие работы. Одно из самых счастливых воспоминаний Ребекки было то, как они вдвоем красили полы и переклеивали обои.

Однако карьера Майло набирала обороты, и у него больше не было времени на дом — теперь Ребекка сама выбирала обои и вызывала сантехника, если где-то прорывало трубу. Милл-Хаус был окружен просторным садом, почти на треть акра, и все это были ее владения. Значительная часть жизни Майло теперь проходила без нее. Он ездил в Лондон на ланчи и вечеринки, куда она не была приглашена. О нем писали статьи, приглашали выступить на радио. Иногда Ребекке казалось, что между ними почти не осталось ничего общего.

Она знала, что со стороны им можно позавидовать. Однако четыре года назад у Майло случился роман с одной из студенток. Он порвал с ней сразу же, как только Ребекка узнала, клялся, что все это не имело значения, просто мимолетная интрижка: девчонка сама вешалась ему на шею, он слишком много выпил — ничего серьезного. Ничего серьезного. Его измена перевернула ее жизнь. Конфликт был болезненным, страшным, тяжелым. Целый месяц она не разговаривала с ним и еще долгое время боялась выпускать мужа из поля зрения. Ее уверенность в собственной власти над ним была поколеблена. Со временем заинтересованные взгляды и комплименты других мужчин помогли ей убедиться, что она по-прежнему хороша собой (только поклонение издалека, ни единого поцелуя, ведь она хотела одного Майло), однако у нее на сердце остался глубокий шрам. Второго такого потрясения она бы не вынесла. О разводе речь не шла, однако Ребекку потрясла мысль о том, что он может бросить ее. Она любила его, обожала, нуждалась в нем. Какая жизнь ждет ее без него? Она всегда знала, что не так умна, как Майло — и уж конечно совсем не знаменита, — и если со временем единственный козырь, которым она располагала, красота и сексуальный магнетизм, уплывет у нее из рук, как ей удержать его возле себя?