Ариана сил не пожалела: вся левая половина лица болела, даже кости ныли, и кожа кое-где лопнула. Тем не менее злился он не на жену, а на себя самого. Почему он так и не поговорил с ней после этой нелепой сцены? Почему не разозлился до смерти, как сделал бы любой другой? Почему вывернулся, ускользнул от выяснения отношений, а не засветил ей по морде в ответ? Тот факт, что, подобно большинству мужчин, он больше всего на свете боится двух вещей — осечки в постели и семейных сцен, давал повод поразмыслить, но не объяснял, откуда такая жутчайшая апатия…

Вчера вечером, продемонстрировав мужу, насколько крепкая у нее рука, Ариана сама обалдела от сделанного. Она, будто внезапно протрезвев, изумленно на него посмотрела, прошептала: «О мой дорогой! Если бы ты со мной поступил так, я позвонила бы в полицию и попросила упрятать тебя за решетку!» — и отправилась за льдом. Но пока она ходила за льдом, Юго заперся в комнате для стирки, и Ариана, видимо поняв, что муж хочет этим сказать, не стала его оттуда вытаскивать.

Из 3579 последних ночей 3576 они провели вместе, деля, как положено, супружеское ложе. На диване в гостиной Юго спал за десять лет всего трижды. Впервые — после какой-то вечеринки, когда Ариана застукала его исследующим на ощупь грудь вульгарной девицы, не очень-то даже ему и знакомой; затем — когда Навес уделал его плащ, что ужасно рассмешило хозяйку злобной скотины; и наконец, пару лет назад — из-за глупейшей истории с пересоленным ужином. Юго тогда не преминул с ухмылкой напомнить, с чего бывает пересол, Ариана, заметив ухмылку, разгневалась и принялась читать идиотскую лекцию на тему о нехватке у мужчин признательности женщинам за все, что те делают, ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля, — и он предпочел ретироваться. Осторожность не помешает, лучше все-таки не вступать в противостояние с морализаторской диалектикой супруги, подписанной на четыре женских глянца.

Ну а эту ночь он, стало быть, провел на тюфячке от шезлонга, разложив его на полу вдоль сушилки. Как последний кретин. Почти на рассвете, когда Ариана спала глубоким сном, он тихонечко выскользнул из своего убежища и пробрался в спальню, чтобы взять чистые вещи. Как последний кретин, иначе и не скажешь. И просидел оставшееся до работы время в бистро, радуясь хотя бы тому, что удалось избежать разговора с женой. Да! Именно как последний кретин, болван, олух царя небесного! Вот почему у него в горле застрял комок: то, что вчера показалось Юго Марсиаку вернейшим способом, ничего не обостряя, тем не менее показать, что он недоволен, сегодня предстало в своем истинном свете. Он вел себя как кретин — не только безмозглый, но и трусливый.

Некоторое время — с совершенно пустой, до звона, головой — он рассматривал семейную фотографию, сделанную прошлым летом в Вандее. Один из тех снимков, какие женщины изымают из семейных альбомов под предлогом того, что здесь мы все получились так себе. Один из тех снимков, какие мужчины тихонько подбирают, потому что — сколь бы эти фотографии ни казались неудачными, нелепыми и неряшливыми — они правдивы. Один из тех снимков, какие обязательно вызовут улыбку у всякого, кому доведется их увидеть… Вот только у хозяина ЖЕЛУТУ сейчас разве что слезы не полились.

Эктор здесь хохочет — этакое беззубое солнышко, как же он хорош с дыркой вместо двух передних резцов; а куколка моя, крошка моя Луиза, как она тянет к брату пухлые ручки; а высокая и тонкая, как лоза, в закрытом купальнике Ариана — как она подмигивает мужу-фотографу сквозь упавшие на глаза жесткие от соли волосы…

До чего же он их любит, своих малышей! До чего же он ее любит — свою драчунью-жену! Что с ней такое могло случиться? Ариана, правда, стала ужасно странная… С тех пор как начался ремонт, ее просто не узнать: прежде всегда радостная, насмешливая, энергичная, она превратилась в раздражительную, вспыльчивую ворчунью! Слова ей не скажи поперек! Да хоть и «вдоль»… Можно подумать, в ней не переставая бушуют гормональные бури огромной силы… Но ведь тридцать шесть лет, насколько ему известно, еще не время для климакса.

Решив в очередной раз, что еще не время бросать курить, Юго достал из ящика письменного стола пачку Benson&Hedges и, прикрыв глаза, так глубоко затянулся, что голова пошла кругом. Зато после затяжки он, слава богу, немного успокоился, и тогда была вынесена еще одна резолюция: следует окинуть взглядом всю картину — именно это он делал каждый квартал на совещаниях по вопросам перспектив развития фирмы.

Итак, подведем итоги… Куда больше, чем вполне в общем-то банальный апперкот в отместку за требование устроить нагоняй электрику, куда больше его беспокоила непривычная молчаливость подруги жизни. Ариана уже довольно давно почти не разговаривает. А это серьезная проблема. Женщина, которая ни с того ни с сего молчала, все равно что машина, которая жрет слишком много масла: и в том и в другом случае жди неприятностей, и ничего кроме. Сколько себе ни говори, что ты здесь ни при чем, что у машины попросту конструкция недоработана, хрен поможет — хочешь не хочешь, давай приспосабливайся.

И Юго Марсиак — человек честный, он не из тех парней, что перекладывают свою вину на других. Дело тут не в теще, только из-за него самого жена перестала быть счастливой.

Он решил поговорить с Арианой. Нет, лучше отправить ей эсэмэску, да, точно, так лучше. Он вырвал листок с рекламным слоганом из фирменного блокнота — надо же для начала оформить свои мысли начерно, а то ведь растечешься в словах — и прощай, точность, прощай, убедительность! Всего двадцать минут спустя была готова первая фраза: «Ариана, это я, мне бы хотелось поговорить с тобой о том, что случилось вчера вечером…» — и тут зазвонил телефон.

Никар принадлежал к тому типу людей, которые сообщают вам плохие новости каким-то чревоугодническим тоном, до чего же это бесит слов нет! Вторжение правой руки в текст, и без того рождавшийся в муках, вернуло Юго к реальности: его жизнь главы предприятия заключается сегодня прежде всего в том, чтобы решить деловые проблемы, а деловые проблемы, как обычно, выстроились перед ним в ряд, одна за другой, будто череда поросят, семенящих к кормушке.

Адольф начал с того, что, как ему ни досадно беспокоить шефа, однако появилась настоятельная необходимость проинформировать его о том, что… (прописное А) стрела подъемного крана ЖЕЛУТУ ночью обрушилась на контейнеры, находившиеся на строительном объекте в Сувиньи-сюр-Битон, нужно срочно обратиться в страховую компанию; (прописное В) клиент наотрез отказывается платить за использование двух вышедших из строя самосвалов… кроме того, нужно срочно выяснить (прописное С), намерен ли Юго обновить парк гидравлических экскаваторов на 3,5 тонны? За этими тремя, надо полагать, последует продолжение списка мерзопакостей в алфавитном порядке. Там будут и вагонетки со свободно вращающимися на оси колесами, у которых не вращаются колеса, и электроштабеллеры со взбесившимися моторами, и неопрокидывающиеся опрокидные платформы, ошибочно проданные к тому же по цене телескопических грузоподъемников, и так далее и так далее — до последней буквы, до бесконечности, до скончания времен…

Юго вздохнул и выбросил начатый черновик в корзину для бумаг, сделанную из баскетбольной, принадлежавшей его любимой команде, — ее подарили президенту ЖЕЛУТУ к тридцатипятилетию служащие торгового отдела. М-да, «выбросил»… Прицелился, бросил и не попал.