Наконец парень сдернул плед с кресла и завернулся в него.

Евгения смотрела на Костю молча. Она уже видела его таким, в большом куске ткани. Это было далеко отсюда, на пляже, когда она дала ему свое ярко-синее парео, а он менял мокрые плавки на сухие…

Плед соскальзывал с потного тела, Костя подхватывал его, но тот снова соскальзывал…

— Я не знаю, почему! — закричал он. — Евгения, ничего не было! — Круглые глаза с недоумением смотрели на девушку, потом он снова кричал: — Это просто… Ну, я не знаю…

Мужчине трудно объяснить женщине, почему он лежит голый в постели с ее подругой…

Евгения не проронила ни слова. Когда он оделся, она выпрямилась, вздернула подбородок, тряхнула волосами так, что они закрыли пол-лица, и тихо сказала:

— Уходи.

От ее голоса даже у Лильки пошли мурашки по телу, которое она плотно обернула простыней. Она то ли не знала, где лежит ее одежда, то ли из солидарности с Костей.

Он тоже услышал в голосе девушки что-то такое, от чего все слова показались бессмысленными и совершенно ненужными. Костя открывал рот, потом закрывал его. Затем открывал и закрывал портфель, словно в его глубинах тщился найти объяснение происшедшему.

Наконец он взял свой портфель, тихо открыл дверь и так же тихо закрыл ее за собой.

Евгения ушла в ванную, долго стояла под душем, будто смывала липкую грязь. Когда она вернулась, Лилька смотрела в окно на кухне. Не оборачиваясь, бросила:

— Я сделала то же, что всегда. Понимаешь?

Евгения молча кивнула, наливая себе чай. Через мгновение ответила:

— Понимаю.

Но на самом деле она не понимала. Себя. Как могла не заметить, что между Лилькой и Костей что-то есть? Ведь не просто так, от нечего делать, они кинулись друга на друга? Значит, пропустила, не увидела очевидное.

Евгения ворочалась на кухонном диване, стараясь не скрипеть пружинами. Она долго читала и не хотела мешать Лильке, которая легла в одиннадцать.

А если Лилька устроила свой обычный трюк? Но он! Но Костя! Выходит, она, Евгения, для него просто никто?

Рыдания подступали к горлу, но она не позволяла им вырваться наружу.

Они с Лилькой не обсуждали происшедшее, казалось, их отношения остались прежними. Сегодня днем они говорили о том, когда и как начнут работать у Ирины Андреевны.

— Снова вместе, да? — голос Лильки был полон энергии. — Феромоновые приманки — это ведь черт знает что! Ты представляешь, если Ирина Андреевна все-таки захочет соединиться с парфюмерами, то тогда… — Казалось, ей не хватает слов, чтобы выразить свой восторг.

— Но уже есть духи и туалетная вода, кремы с феромонами, — сообщила Евгения. — Я видела рекламу.

— Правда? Не слышала.

— Мама считает, что все это так, чепуха. — Евгения поморщилась.

— Но то, что она делает, ведь вовсе не чепуха! — Лилька сказала с таким жаром, что Евгения удивленно взглянула на нее.

— Ты что имеешь в виду?

— Как что? — Крошечная пауза. Потом быстрое: — А бега? — На Лилькином лице — крайняя степень удивления и, как будто, облегчение. Но все это Евгения заметила только сейчас, ночью, мысленно возвращаясь к дневному разговору.

— А, ты про них. Но это же насекомые. С человеком все по-другому. Я думаю, бабушка и мама занимались феромонами человека. Не знаю, они проверяли их на людях или нет.

— Нетрудно проверить, — Лилька равнодушно пожала плечами.

Евгения повернулась на бок, диван скрипнул, она закрыла глаза, стараясь удержать слезы.

Костя звонил каждый день. Он встречал ее после занятий, высматривал в дверях библиотеки, укрываясь от ветра за постаментом памятника Достоевскому, слегка завидуя писателю — тот почти сидит, а он стоит часами. Он пытался убедить Евгению снова и снова — он не знает, не понимает, что на него накатило.

Евгения не отталкивала его, она разговаривала с ним, как с обычным знакомым — вежливо, не более того.

А ночами она плакала — так, что хозяйская подушка промокла за эти ночи насквозь. Много раз хотелось вскочить среди ночи, наброситься с кулаками на Лильку, завопить во все горло:

— Что ты наделала! Зачем ты все это сделала?

Но она натягивала одеяло на голову, снова утыкалась в подушку, давала слезам еще большую волю. Она твердила себе: Лилька сделала только то, что всегда. Она проверила Костю. И он не выдержал испытания.

Но зачем, зачем она это сделала? — поднимался протест из самых глубин. Это же мой Костя! Кто ее просил?

«Ты просила сама, много раз», — отвечала на свой вопрос Евгения.

Но то была игра — сперва детская, потом полудетская. Глупая. И поклонники такие — мальчишки. А все чувства — из телевизора, то есть никаких чувств, одни ужимки, жесты, слова.

Евгения допытывалась у самой себя в отчаянии: почему не сказала Лильке, что Костю не надо проверять?

Тоска по утраченному стискивала сердце так сильно, что дыхание перехватывало. Лилька точно знала: Костя любит ее и она его — тоже. Потому что Евгения не скрывала от подруги — только с ним, только при нем она узнала, каково это — испытывать удовольствие от каждого мига жизни. Евгения с удивлением обнаружила: стоит подумать о другом человеке — и все вокруг начинает сиять. Но для этого человека надо любить…

Но он же поддался Лильке!

Евгения больше не могла справиться со слезами. Капли влаги вытекали одна за другой, но еще секунда — их поток не перекрыть, пока сам не иссякнет.

Она приподнялась на подушке, ей не хотелось и в эту ночь спать на мокрой. Потом, прислонясь спиной к стене, вытирала слезы кулаками.

Доводы разума плохо сочетаются с отчаянием. К счастью, оно не бесконечно. Рано или поздно найдется точка, дойдя до которой скажешь себе: то, что случилось, пошло на пользу. Как, впрочем, все в этом мире идет на пользу — тебе или другим. Так рассуждала Евгения, понемногу приходя в себя.

Борьбе с отчаянием помогала и Лилькина уверенность — она ни разу не сказала, что сожалеет о сделанном.

Вот она, Евина слабость, корила себя Евгения. Это женское желание прощать мужчину, терпеть и верить в случайное помрачение разума. Не-ет, Лилька все сделала правильно. Иначе вышла бы самая ужасная ошибка в жизни — поверить тому, кому верить нельзя.

Что ж, Костя никуда не делся, теперь он просто знакомый. Вот и все. Она не собиралась спрашивать ни Лильку, ни его, будут ли они и дальше встречаться. Ей-то что?

Евгения все сильнее укреплялась в мысли, будто в любой неприятности, если постараться, можно найти что-то полезное. Ведь это же удача — Костя не успел перевезти к ней свои вещи, иначе его отъезд отсюда походил бы на настоящий развод.