«Сейчас много пишут об особой бдительности чекистов, об их поразительном умении раскрывать заговоры. Глав­ный метод сыска был предельно прост, посадить как мож­но больше первых попавшихся и начинать их допраши­вать, в надежде, что авось обнаружится какая-то неожи­данная ниточка. Угрожали напуганным людям, говорили, что «о заговоре мы знаем, но нам хотелось бы выяснить с вами некоторые подробности». И люди, иногда ни в чем не повинные и лишь отдаленно что-то слышавшие, выбалты­вали. Иные, слабые, признавались в несуществующих гре­хах. Тогда открытые суды с робкими защитниками и гроз­ным прокурором Крыленко устраивались редко, и редки были приговоры на столько-то лет. Из тюрем было два вы­хода: либо к стенке, либо на свободу, Наверное, большую часть все же выпускали; так посадили, а потом выпустили артистов Станиславского, Москвина, художника Нестеро­ва, академика Вернадского...

Получили широкое распространение так называемые «засады». В квартиру, казавшуюся подозрительной, заби­рались чекисты и оставались там дежурить, никого не вы­пуская, а тех, кто заходил, задерживали. Так посетители, иногда совершенно случайные, попадали, как рыба в вер­шу; мог попасть священник с причтом, молочница, тата­рин — старье-берем, приятель сына, подруга дочери. Дня через три засада снималась, чекисты уходили, отпустив большую часть задержанных на все четыре стороны, а иных забирали с собой». (Поразительно — опять же — другой город, несколько другое время, а как похоже на «фор­мирование» «Заговора Таганцева»!)

«Большое значение имели хлопоты, — вспоминает да­лее князь С. Голицын, приводя еще одну типичную для той поры примету времени, о которой мы еще вспомним в свя­зи с анализом «Дела № Н-1381». — Надо было найти ход к какому-либо видному коммунисту и постараться убедить его в невиновности арестованного. И нередко благодаря своему авторитету этот коммунист, или хорошо знавший ходатая, либо самого арестованного, или только одним ухом слышавший о нем, снимал трубку — и вскоре заклю­ченный выпускался на свободу. Таких коммунистов называ­ли «ручными»... Система хлопот действовала с начала рево­люции до середины тридцатых годов. Но .все это касалось арестованных, более или менее невиновных» (с. 24-25).

Что такое быть «виновным» или «невиновным» перед советской властью, перед революцией, которую были при­званы защищать органы ВЧК? Были ли виновны хоть в чем-либо расстрелянные по «таганцевскому заговору» Н. И. Лазаревский или князь Ухтомский? Беру фамилии на­угад — они стоят рядом в списке расстрелянных по поста­новлению Президиума губернской чрезвычайной комис­сии от 24 августа 1921 г. Кто такой Ухтомский Сергей Алек­сандрович, 1886 г. р., уроженец Новгородской губернии, ассистент художественного отдела Русского музея? В чем провинился скульптор, кроме своего происхождения, пе­ред своими соотечественниками? В обвинительном заклю­чении сказано: доставлял Петроградской боевой организа­ции для передачи за границу «сведения о музейном деле и доклад о том же для напечатания в белой прессе». В голове не укладывается, как нормальные психически люди все­рьез могут приговаривать к смерти человека за такие вот «преступления».

А если к этому добавить, что статья С. А. Ухтомского «Музей и революция», не содержавшая ни слова лжи, была единственным реально обнаруженным сотрудниками Гене­ральной прокуратуры России «обвинительным» материа­лом в деле, по которому проходили десятки расстрелян­ных? Как тогда постичь запредельную логику?

Я еще вернусь к одному из сфальсифицированных дел («Комитет боевой организации»), составивших «большое дело» под названием «Петроградская боевая организа­ция». Пока же, забегая несколько вперед, замечу, что ста­тья С. А. Ухтомского фигурировала в нем с первых мгнове­ний. Дело в том, что 31 мая 1921 г. уполномоченный Пет­роградской губчека Александров в рапорте в Президиум Петроградской губчека сообщил об убийстве на финской границе в ночь с 30 на 1 мая 1921 г. Ю. П. Германа, у кото­рого были, якобы, обнаружены «по тысяче экземпляров листовок с заглавиями»:

1. «Граждане» — о расстрелах коммунистами лучших ра­бочих, — подписаны «Боевой комитет»;

2. «Крестьяне, комиссары отбирают у вас хлеб, обещая отдать, но не отдают, а платят пулей» — подпись «Народ­ный комитет»;

3. «Ко всем» — «Большевики распинают Россию...» Кроме того, у него обнаружена почтовая переписка, спис­ки районов с объяснениями, порядок связи, статья «Музей и революция», письмо от 20.02.21 в Гельсингфорс на имя Гримма Д. Д....»

В справке по этому делу Генеральной прокуратуры РФ отмечено: «Указанные документы в деле отсутствуют, кро­ме статьи «Музей и революция».

Неужели на основе одной (пусть даже и содержащей критику в адрес Советской власти — за хулиганское отно­шение победившей революции к музеям и музейным цен­ностям) статьи Сергея Александровича Ухтомского было сфабриковано все дело о никогда не существовавшей «Петроградской боевой организации», были расстреляны и осуждены к длительным срокам лишения свободы и ссылке сотни ни в чем не повинных людей? Приходится допускать и такую возможность, ведь если бы, кроме выби­тых пытками самооговоров арестованных, у следователей Петроградской губчека были хоть какие-то документаль­ные материалы, они непременно нашли бы отражение в деле. Но их нет...

Что же касается самого Ухтомского, то чекистам пока­залось мало обвинить его в написании научной музейной статьи или, как сказано в деле, «доклада о состоянии музе­ев в Советской России». Поскольку к делу постепенно были подключены сотни людей, найти среди них тех, с кем хотя бы шапочно был знаком Ухтомский, для трудолюби­вых петроградских чекистов не составило труда. И в обви­нительное заключение вошли слова о «порочащих» Ухтом­ского «преступных связях» с проходящими по делу о «Пет­роградской боевой организации» Таганцевым, Поповым, Козловским. И все-таки основное обвинение, как сказано в справке Генеральной прокуратуры России, — «расстре­лян по постановлению Президиума ВЧК от 24.08.21 г. за написание доклада о состоянии музеев в Советской Рос­сии». Красивое, конечно, обвинение, ничего не скажешь... Впрочем, время было такое, что за красотой обвинитель­ного заключения не гнались. Помните, как писал поэт-че- кист тех лет:

Черкнуть мне хочется на вашем приговоре Одно бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!!».

Ну, а коли хочется, и власть есть, за чем дело стало — черкнули.

История с князем Ухтомским даже до этого момента представляется трагически парадоксальной, фантасмаго­рической. Но это еще не все... Есть основания полагать, что расстреляли его не только за маловероятное знаком­ство с не совершившими никаких преступлений людьми, проходившими по делу «Петроградской боевой организа­ции», но и за вымышленное родство с подозреваемым в контрреволюционной деятельности другим Ухтомским — Константином.

Это могло бы показаться историческим анекдотом, если бы не имеющиеся в делах материалы.

Показательно, что Ухтомский С. А. был «подстегнут» к сфабрикованному делу «Курьеры Петроградской боевой организации». Поскольку такой организации не было, то, естественно, у нее не было и быть не могло никаких курье­ров. Просто группу людей, вину которых доказать не представлялось возможным, обвинили в знакомстве с теми псевдоучастниками псевдоорганизации, которые «призна­ли свою вину». А поскольку обвиняемые по делу «Курьеры ПВО» с ними, будучи знакомы, встречались, их и предста­вили как «курьеров». Якобы при встречах они передавали контрреволюционные материалы. Парадокс же в том, что, как подчеркивают готовившие дела к реабилитации рос­сийские прокурорские работники, «доказательств совер­шения ими какого-либо противоправного деяния в мате­риалах дела не имеется».