Родители не умели говорить красивые слова, но зато имели бесценный дар любить своих детей. И я до сих пор не понимала, как в сходных обстоятельствах можно вести себя по-разному. Папа работал, будто каторжный, чтобы жена и четверо детей жили безбедно; и только обширный инфаркт сумел разлучить его с семьёй. После отцовских похорон в моей жизни не было ни одного светлого дня. Мы жили с ощущением надвигающейся беды, и не ошиблись. Сбылись мои самые страшные сны.

Я должна Галину с Диной понимать, как никто другой. Но мне ещё хуже пришлось – в восемнадцать лет осталась круглой сиротой, с тремя младшими на руках, да ещё беременная. Мама погибла в октябре девяносто третьего, находясь на службе в «Белом Доме». И я не сумела сберечь маленьких, в чём каюсь поныне. Нелепо, кошмарно, под колёсами автомобиля погибли братья-первоклассники Олесь и Орест. Ещё через год жених сестры Олимпиады приревновал её и зарезал. Мы не выдержали, пропали без папы с мамой. И Галя с Диной тоже, хотя на момент кончины Аиды Григорьевны у них были свои семьи. Вот и получается, что дороже мамы у человека никого нет…

– Его фамилия – Семёнов. – Илья скрипнул зубами при воспоминании о своём неродном дяде. – Аида Григорьевна уже в больнице просила дочерей беречь своих детей, её внуков. Галя просьбу выполнила, а Дина – нет.

Илья сжал кулак на колене, будто пытаясь получше рассмотреть своё обручальное кольцо с алмазной резьбой, но в сумерках не мог сделать этого.

– Хотя, конечно, какая жизнь ожидала Стаса потом? Дело в том, что он был инвалидом с рождения. У него полностью не действовали руки, и парня такое положение в какой-то степени забавляло. Стас был неисправимым оптимистом, не то, что мой Димка. Представляете, зажимал карандаш в зубах или в пальцах ног; так писал и рисовал. Один раз по телевизору увидел сюжет о старушке, которая ногами газ зажигала, и сам попробовал. Чуть дом не взорвал! – Илья грустно усмехнулся, вспоминая, как это было. – Конечно, в дальнейшем игра закончилась бы. Существование инвалидов в России кошмарно, я согласен. Но всё равно… всё равно!

Брайнин ударил кулаком по крышке кейса. Усы его затряслись, и глаза совсем почернели от отчаяния.

– Динка не имела права убивать его! Не по своей, а по её вине Стас таким уродился! Свою Яну я силком на кесарево загнал, чтобы она Динкин подвиг не повторила. А учился Стас хорошо, к нему педагог домой ходил, специалист по обучению вне школы. Нахвалиться не мог! Ребёнок уроки делал, преодолевая неимоверные трудности. Глядя на него, мы все понимали, как счастливы, раз руки имеем. Все наши беды вообще ничего не значат. Мой Димка тройки носит, а у Стаса и четвёрок не было. Он рано повзрослел и понял, что должен надеяться на одного себя. Старался, не зная, как мало жить остаётся… Динка денежной бабой была в ту пору, имела возможность устроить сына в лицей «Столичный». Он чуть ли не самый дорогой в Москве. Но по состоянию здоровья Стаса туда не взяли. Дети стали бы дразнить его, да и преподаватели не умеют работать с инвалидами. Дина моего оболтуса собиралась на оговорённое место отправить, чтобы вырос джентльменом. Но мы с Яной решили к ней в кабалу не влезать. Дина была каждый день разная – то невероятно щедрая, то сволочная до неприличия. Возьмёт и потребует сразу весь долг назад; и бери «бабки», где хочешь. Я ведь Динке на день рождения «Чезет-85» подарил, а теперь сам не рад. Оказывается, она способна на убийство. А из тюрьмы выйдет совсем отмороженной…

– Сколько лет Стасу было в момент гибели? – Я поняла, что Озирский не ошибся, поручив это дело мне. – И каким образом его… Ах, да, «золотой укол»! Вот об этом подробнее, пожалуйста.

Я плохо представляла, как засну после этого разговора. Значит, опять «колёса» и настойки. На аутотренинг у меня нет ни времени, ни сил.

– Девять лет ему исполнилось в мае, за две недели до убийства. Промаялся всю жизнь, хотя по другой примете мог быть счастливым. Он – копия Дина. Вот, смотрите.

Илья достал из кейса симпатичный импортный альбомчик, положил на мой стол. На одном из снимков был изображён сидящий в подушках мальчик-брюнет с широко расставленными бархатными глазами. Ребёнок напряжённо, болезненно улыбался, и я чуть не расплакалась от жалости. Всего девять лет отпустила крохе судьба, да ещё страшных, мучительных, бессмысленных. Их и жизнью-то назвать нельзя…

Чтобы отвлечься, я перевела взгляд на другой снимок – чёрно-белый, свадебный. Высокая тонкая девушка, с тем же лицом, что у мальчика, в тюлевом платье и скромной, похожей на марлю, фате, словно взглянула мне в глаза. Она стояла на ковре рядом с женихом простецкого вида, светловолосым и курносым. Я сразу же обратила внимание на их руки. В большую, грубую, с толстыми пальцами и широкими ногтями, была вложена маленькая, нежная, с острыми длинными пальчиками и идеальным маникюром. Значит, эта юная прелестная невеста – будущая убийца больного, беззащитного ребёнка?..

– Динка замуж в семнадцать лет вышла, по «залёту». Спрашивали согласие у родителей, оформляли в исполкоме. После свадьбы прописали в своей квартире Сашу Агапова, из Мышкина Ярославской области. Через полгода после свадьбы родился Стас, и всё пошло хуже некуда. Динку сразу предупредили, что сама она не справится, и надо резать. Так нет – задрала хвост, дура! Она, видите ли, привыкла преодолевать трудности…

Брайнин не на шутку разозлился. Усы его задёргались, и кудряшки прилипли к мокрому смуглому лбу.

– Боялась, что бикини нельзя будет носить или кофточки короткие, чтобы пупок наружу… Тогда уже блядью была, простите за выражение! Агапову сколько раз из-за неё морду били!

– Родовая травма? Детский церебральный паралич? Руки совершенно не двигались?

Я не представляла, с чего начну работу по делу, но точно знала, что не откажусь от неё.

– Вот, точный диагноз, – Илья заглянул в свой блокнот. – «Повышенный тонус в двуглавой мышце». Уже в роддоме это стало ясно. Руки всё время согнуты в локтях, кулаки сжаты, большой палец у ладони. Ноги пострадали в меньшей степени. Стас ходил, правда, покачиваясь. Просил врачей, чтобы вылечили его. Говорил: «Буду слушаться и лекарства пить!» Да что они могут-то, светила наши?.. – Илья подбрасывал на ладони зажигалку, и лицо его наливалось тёмной кровью. – Деньги только вытряхивали за эти дурацкие массажи, да ещё искололи Стаса всего…

Брайнин, двигая кадыком, уставился в потолок. Над нашими головами неслышно покачивались пальмовые листья, будто сидели мы не в приёмной агентства, а в тропическом лесу.

– Дину в стюардессы звали, на международные линии. Немецкий и английский она знает. Могла далеко пойти, но из-за Стаса пришлось забыть о небе. Да, конечно, с ребёнком много мороки было.

Узкие глаза Брайнина влажно блестели, и густые брови сошлись к переносью.

– И всё, всё зря! Дина виноватой именно себя считала, и потому не могла уничтожить сына просто как обузу. И, самое главное, почему именно теперь? Собственно, это я и хочу выяснить. Девять лет Дина жила, примирившись с мыслью о пожизненной инвалидности сына, и вдруг… Она любила Стасика, очень жалела его. И никогда не помышляла о том, чтобы от него отказаться…