эта большая деревня, удаленная от центра и отсюда вполне хорошо руководить действиями корпуса. Немецкая комендатура расположилась в жилом доме, в центре селения. Откуда, часто звучали тосты за победу, за благополучное наступление. Неукоснительно наслаждаясь всеми возможностями, было выпито немало шнапса. Неподалеку разместилась кухня.

***

Этот апрель для жителей деревни был еще ужаснее.

После очного прихода, налета партизан в деревню, был проведен допрос. Кто-то должен был отвечать за двух убитых солдат и за помощь «беглым». Чтобы проучить местных и показать, кто здесь главный, был получен приказ, всех согнать к пустующему большому сараю. Который находился на параллельной улице, в двухстах метрах от центра командования. Собирали тех, кто был причастен к невыполнению приказа. Местная полиция сгоняла всех. Испуганные люди, не понимали куда их ведут. Пожилые, взрослые, маленькие дети.

В воздухе висела морось. Еще лежал мокрый серый снег. Местами блестел лед.

Собрали толпу около ворот, двадцать три человека. Других же разместили позади и в стороне. Полина отвернула детей сразу же, чувствуя, наверняка зная, что произойдет сейчас что-то ужасное. Они не были среди тех людей, которые стояли у ворот постройки. Все люди стояли неподвижно.

Ворота распахнулись. Командующий посмотрел на людей страшными глазами. Неожиданно для всех жителей прозвучали выстрелы. Пули просвистывали над головами. Начали сгонять в сарай людей, пихают, толкают в тела винтовки. Многие отвернулись в сторону ворот, другие же повернувшись боком, пытаются пройти через толпу и убежать. Но солдаты обхватили их плотным кольцом и продолжают толкать.

– Сволочи! – плевали в души солдатам и полиции загнанные.

Звучал жалобный вой, стон.

После того, как все оказались под крышей постройки, ворота заперли большим брусом. Прозвучал приказ, рука поднялась вверх. Выстрел из огнеметов охватывал, обнимал стены. Огонь быстро распространился по стенам. Стуки, плач, писк и умаления, доносились в уши всем тем, кто не оказался в этом пламенном плену. Пожилые падали на колени и с ревом произносили молитвенные слова. Казалось, что под ногами растает снег. Горит, дрожит все. Треск древесины и огня. Из деревни доносились дикие, долгие и протяженные крики.

Все больше злобы и страха появилось в глазах протасовцев. Затем всех разогнали, все разошлись.

Лежали обгоревшие тела: мужики и женщины, старые и молодые, деды и внуки. В измороси неподалеку молчаливо стояли березы. Около догоревших стен еще маячили солдаты. На землю опускался вечер.

***

Погода была неустойчива, летом порой возвращались холода, страшно было бы потерять урожай. Местным жителям было разрешено гулять по улицам до вечера. Работы было много в деревне. Практически весь труд был ручным.

Некоторые дома были вывезены на полянку, за деревню, где немцы развернули свой аэродром и госпиталь. Туда же увозили и чистую одежду, чемоданы с бельем и полотенцами.

Возле госпиталя стояли распряженные кони, которые ели свежескошенную траву. В небольшом невысоком ограждении бегали рябые курицы. По поляне, поедая траву, ходила рыжая корова. Неподалеку стояли хаты. Слышны гудки паровозов.

В госпиталь изредка привозили раненых немцев. На медсестер время от времени покрикивал доктор. Там была одна большая палата, в которой лежал один тяжелораненый, который не как не мог успокоиться. Пролежал он там почти два месяца.

Полина обрабатывала огороды, на которых выращивали лечебные травы, предназначенные для раненых. Она брала с собой Олю, чтобы та помогала ей, была рядом. Их приводил и уводил все тот же солдат. Он сидел на стуле. На его коленях лежал автомат. Он смотрел, наблюдал за ними. И когда ставал, то больше не для того чтобы указать на неправильность, а чтобы размять ноги. Обходил по краю и садился снова.

Сегодня из госпиталя выходил переводчик. Проходил около огорода. Держался за живот.

– Это не для вас…не рвать лист! – предупреждал девочку, указывал на зелень.

Оля опустила голову, тонкая шея склонилась к земле. Не бросает взгляд на маму, она молча сидела и продолжала делать свою работу. Рвала мелкую траву, сорняки. А переводчик, миновав огороды, поднявшись на пригорок, уходил все дальше. И Ольга смотрела, как он все больше уходил вдаль.

Отец же с сыном занимались более тяжелым трудом: то что-то чинили, то вспахивали землю или валяли деревья. Возили в бочке воду на поля и огороды, которую набирали с канав. Старшие две дочери с другими женщинами, целыми днями работали на прополке колхозных огородов, полей.

Каждый рабочий день фиксировался. Работников кормили за счет колхоза. В большой котел бросали немного муки и картофеля, заливали водой, варили. Получалась очень редкая каша. Выдавали стакан зерна, полбулки хлеба, кости – в порядке сдельной работы. Люди употребляли в пищу различную траву: щавель, крапиву, лук… Ели то, что выращивали на огородах былых своих подворий, хотя и жили все в одном доме. У некоторых еще оставались коровы и козы, которых немцы еще не отобрали. Молоко помогало не умереть с голоду.

***

Вечером, в воскресные дни, солдаты выходили на улицу. Играла губная гармошка. Собака, которая появилась с приходом новой власти, прыгал и лаял под музыку. Затаившись за углом дома напротив, маленькой девочке Оле, очень нравится наблюдать за небольшой собачонкой. Она утешала себя малой надеждой в душе, глядя на игры собачки. Небольшой радостью от веселящего, махающего хвостом пса. А услышав другие звуки, она пряталась.

Темнело. Вдоль улицы растут липы. Все больше густел мрак. Выходили на улицы часовые с фонарем. Из окон комендатуры виден тусклый свет свечей и слышна громкая бодрящая музыка. Немцы снова радуются очередной победе, выпивая трофейный самогон. Опять пили, закусывая сырыми овощами и холодной вареной картошкой. Один из офицеров, веселился со всеми, но пил мало. Он вырезал своим знаменитым ножом какие-то буквы на доске стола. Напевал песню, которую быстро подхватили все остальные, сидящие за столом.

Ольга не уходила домой, она сидела на том же своем месте, за углом, где раньше наблюдала за собакой. Воображала его веселящий танец. Ей не хотелось уходить за стены хаты с толпящимися людьми. Ей хотелось еще немного посидеть здесь. Теперь она смотрела на немцев. Музыка и разговоры на неизвестном ей языке умолкают. Где-то позади она слышала приближающие шаги, которые вынудили ее покинуть это место. Перебегала через песчаную дорогу, к дому напротив, она подходила в плотную к окнам командирского дома. Ей любопытно было взглянуть через стекло, каков этот дом изнутри. Она встала на носочки и тянулась вверх. Но окна уже были закрыты на ночь железными пластинами. В раме, с внешней стороны комендатуры, торчал красивый раскладной нож. Оля вытащила его с легкостью, внимательно огляделась по сторонам и