Однако в самой идее рыночного общества как общества достойного есть некая нестыковка: при демократической форме правления существование политических институтов прежде всего оправдывается тем фактом, что они должны защищать граждан от унижений, источником которых является рыночное общество. Они должны защищать от бедности, бездомности, эксплуатации и унизительных условий труда, обеспечивать образование и здравоохранение тем «суверенным потребителям», кто не в состоянии эти услуги оплачивать. В развитых обществах рыночное общество является скорее проблемой, нежели решением проблемы.

Если анархисты считают, что рыночное общество позволит построить достойное общество, которое не станет жертвовать уровнем жизни своих граждан, то вышеприведенные аргументы демонстрируют, что рыночное общество не в состоянии покончить с институтами принуждения, как не в состоянии оно и обеспечить достойный уровень жизни для всех людей. Эти аргументы нам стоит в дальнейшем не упускать из виду. Впрочем, не следует забывать также и об аргументе анархистов-скептиков, утверждающих, что никакое общество, обладающее перманентными институтами правления, не является достойным.

Стоицизм: унижающего общества не существует

Полярно противоположен анархистскому «стоический» взгляд, состоящий в том, что никакое общество не может дать человеку резонных оснований чувствовать себя униженным. Поскольку никакие внешние причины не могут быть резонным основанием для подобного чувства, то недостойных обществ попросту не существует.

Как мы видели, с точки зрения анархистов, унизительным является любое покушение на автономию индивида и, более того, на его суверенитет. Ключевое понятие из стоического лексикона, ближе всего стоящее к понятию автономии, это «автаркия». Понятие автаркии – умения быть самодостаточным при удовлетворении собственных нужд – касается способности, тогда как автономия предполагает не только способность, но и возможность. Иными словами, для того чтобы быть автаркичным, не требуются какие-то особые внешние условия. Внешние условия суть вопрос (нравственной) удачи, а об автономии человека нельзя судить по вещам, которых он не контролирует. Экстремальные жизненные условия, как правило, контролю со стороны индивида не подлежат, однако автаркии, понимаемой как духовная автономия, можно достичь даже при самых экстремальных внешних условиях, таких, к примеру, как рабство. Рабы могут скрывать свои мысли от хозяина, так что хозяин мыслями рабов распоряжаться не может. Эпиктет, раб, мог, таким образом, обладать не меньшей духовной автономией, чем император Марк Аврелий. А поскольку мысль есть базовая предпосылка человеческого бытия, то и наивысшим выражением автаркии будет не физическая свобода, а автономия мысли.

Таким образом, унижение – это нарушение личностной автаркии, которое случается только тогда, когда человек не автономен в своих мыслях, скажем, когда его захлестывают чувства. Человек не автаркичен в тех случаях, когда его видение мира не позволяет ему различать между тем, что является благом по самой своей сути, и тем, что ценности не имеет или же представляет ценность только в качестве инструмента, при помощи которого можно будет достичь чего-то действительно ценного. К примеру, честь, деньги и даже здоровье не обладают сущностной ценностью, и по отношению к ним следует сохранять спокойствие духа. Это вовсе не означает, что человек должен быть полностью безразличен к собственному здоровью лишь потому, что оно обладает исключительно инструментальной ценностью, однако проявлять беспокойство на сей счет, то есть проявлять чувства без разумных на то оснований, не следует. Стоическая апатия не подразумевает полного отсутствия чувств, но допускает только разумно обоснованные чувства. Люди утрачивают автаркию, когда под влиянием внешних обстоятельств усваивают ошибочные взгляды на то, какие вещи в мире по-настоящему ценны.

Общество не является достойным, если оно мешает своим членам достичь автаркии, однако никакое общество не в состоянии встать на пути человека, твердо решившего вести автаркическую жизнь. В этом смысле общество в конечном счете не способно унизить никого, кто не желает быть унижен. Разумного человека унизить невозможно, поскольку социальное окружение не дает для этого резонных оснований. Всякий, кто не отдает себе отчета в том, что он не подчиняется другим, – всего лишь «душонка, отягощенная трупом», говорит Эпиктет, красочно выражая стоический пафос.

Изложенная здесь версия стоицизма ставит перед нами следующие проблемы. Если унижение – это ущерб твоему самоуважению, то почему поведение других людей по отношению к тебе вообще может быть основанием испытывать это чувство? Разумеется, честь есть нечто такое, что человек получает от общества. Однако в противоположность общественному почитанию самоуважение – это такой почет, который люди воздают себе сами в силу своей человечности как таковой. Почему в таком случае мысли других людей или их действия по отношению к тебе могут определять степень твоего самоуважения или как-то иначе влиять на нее? И, в частности, каким образом поведение анонимных социальных институтов по отношению к твоей персоне может влиять на твое самоуважение, если в своих мыслях ты автаркичен? Почему признание со стороны других людей может влиять на степень уважения человека к самому себе? В конце концов, речь же не идет о самооценке, которая неизбежно поверяется взаимодействиями с другими людьми. Самоуважение, в отличие от самооценки, это почет, которым человек оделяет себя уже по причине осознания того, что он человек. Так почему же оно должно зависеть от мнения окружающих? К тому же, как то предполагает сам термин, самоуважение есть уважение, которое зависит от человеческой самости. Для того чтобы обрести самоуважение, человеку не требуется никаких внешних санкций в виде одобрения или признания. Следовательно, никакое общество и никакие его члены не могут дать человеку резонных оснований испытать унижение.

Ответить на возражение стоиков против самой попытки обрисовать достойное общество совершенно необходимо, чтобы эта попытка могла увенчаться успехом. Сделать это мы сможем только после того, как подробнее разберемся с понятиями самоуважения и унижения. Здесь я обращусь к нескольким критическим аргументам, которые выдвинул против стоической философии Ницше.

Если человек, стремящийся к самоуважению, игнорирует потребность в признании, то за этим стоит скорее обида на других, нежели возвышенная свобода самоутверждения: «…мораль рабов с самого начала говорит Нет „внешнему“, „иному“, „несобственному“»7. Таким образом, получается, что так называемая автаркия, отрицающая значение, которое имеет внешнее для того, чтобы человек мог определиться с собственным образом мыслей, в действительности представляет собой защитный механизм обиженных рабов, которые хотят отомстить за себя окружению. Иными словами, человек низкого социального статуса не может быть по-настоящему иммунен от внешнего унижения. Самоуважение предполагает чувство социальной уверенности, а отсутствие таковой ведет к ложной независимости, которая и есть сущность рабской морали. Именно базовое чувство социальной уверенности позволяет аристократам по-настоящему игнорировать чужие мнения и достигать самоутверждения независимо от того, как к этому относятся другие. Рабы ни на что подобное не способны. Ницше готов пойти еще дальше и рассмотреть возможность того, что «аффект презрения, взгляда свысока, высокомерного взгляда – [даже если] допусти[ть], что он фальсифицирует образ презираемого, – далеко уступает той фальшивке, которою – разумеется, in effigie – грешит в отношении своего противника вытесненная ненависть, месть бессильного»8. Стоический переход от «политического человека» к «человеку внутреннему», иммунному к тому, как общество воспринимает его человеческий статус, невозможен, с точки зрения Ницше. Люди, принадлежащие к низшим социальным статусам («рабы»), чисто психологически не способны избавиться от чувства униженности, просто-напросто заявив, что хозяин «внеположен» их внутреннему миру. Внутренний мир раба уже содержит в себе хозяина. «Рабская мораль» – результат этой мстительной интериоризации. Предельным выражением рабской морали является христианская точка зрения, которая видит в унижении ключевой воспитательный опыт, формирующий чувство смирения. С точки зрения Ницше, христианское отношение к унижению – это продолжение стоического отношения другими средствами, извращенными и превращающими унижение в тренажер святости. Христианский святой мыслится как наследник мудреца стоической традиции, однако между человеком, с христианской точки зрения поистине смиренным, и мудрецом-стоиком есть существенная разница. С христианской точки зрения смиренный человек не должен обращать на себя никакого внимания, притом что мысли его должны быть постоянно заняты самим собой, в особенности в том, что касается чистоты его побуждений. Это выглядит логически невозможным. Напротив, «внутренний» человек стоической традиции должен игнорировать внешнюю социальную вселенную – задача, конечно, непростая, но не логически невозможная.