– Чтоб не приставали. Дядька Хмар взялся чужой обоз сопровождать – он лучший проводник в Зоне Трех Заводов – и меня взял с собой. А тут нео… И эти…

Она кивнула на трупы бандитов.

Не сказать, что я ей поверил, но, с другой стороны, какая разница? Если б не она, вон тот придурок сейчас бы с моего трупа навороченную снарягу стаскивал.

– Благодарю, – сказал я.

– За что? – совершенно искренне удивилась Василиса.

– За то, что жизнь мне спасла.

– Ха! А ты мне ее не спас, когда всех троих положил? Много бы я навоевала с этим ножичком.

– Принято, – согласился я. И, кивнув на нож, одобрил: – Хороший.

– Замечательный! – улыбнулась Василиса. – Я сама его в бункере на старом складе нашла, еле от масла оттерла – оно прям окаменело от времени. Прикинь, нож двести лет пролежал, и ничего ему не сделалось! Словно меня ждал! Настоящее чудо!

Я хотел сказать, что в советской консервационной смазке он бы еще двести лет на том складе провалялся, и ни фига б ему ничего не было, ибо смазка та, и правда, от времени густеет, и получается нож словно запечатанным в кокон, с виду похожий на ком слипшейся грязи. Но не стал. Языками чесать и на ходу можно, а сейчас надо было с хабаром разобраться.

– Стрелять умеешь? – поинтересовался я.

– Спрашиваешь! – хмыкнула девица. Подобрала АК убитого бандита, ловко перехватила оружие, отомкнула магазин, проверила, еще два магазина вытащила из бездонных карманов убитого. Похоже, и впрямь с оружием знакома.

И со сбором хабара – тоже.

Василиса ловко и быстро обыскала трупы, в результате чего были найдены две советские консервы, кусок чего-то похожего на хлеб, три фляги с водой, сломанная зажигалка и дохлая вяленая крыса без головы и хвоста, бережно завернутая в тряпку.

– Хороший хабар, – кивнула Василиса, сложив добычу в холщовый вещмешок одного из бандитов. После чего откусила солидный кусок крысятины, остальное протянула мне: – Будешь?

Я, конечно, был голоден. И, конечно, в своей жизни кушал всякое. Но по возможности предпочитал обходиться без экспериментов.

Особенно в мире Кремля.

Тут же как в Индии. Местные индусы запросто пьют воду из Ганга, куда без каких-либо ограничений сбрасывается дерьмо, останки трупов и отходы предприятий. А турист хлебнет такой водички – и запросто в лучший мир отъедет.

Тут – то же самое. То, что едят местные, нужно кушать с большой осторожностью. И уж точно не крысу-мутанта, мясо которой имело подозрительный фиолетовый оттенок.

– Благодарю, воздержусь, – сказал я.

– Как хочешь, – пожала плечами девица. – Мне больше достанется.

И пока мы шли по направлению к «Маяковской», с аппетитом доточила крысу.

Кстати, памятник пролетарскому поэту сохранился отлично. Возможно, потому, что его накрыло огромное Поле Смерти. Это аномалии местные, встречающиеся разных цветов и отличающиеся свойствами. Плотоядные, естественно, – кто ж в этом мире друг друга не жрет? Да и в других, в принципе, тоже.

Куполообразная аномалия, которая обволокла памятник, выглядела необычно. Полей Смерти с золотистым оттенком я еще здесь не видел. От нее лился мягкий, приятный свет. Хотелось подойти и потрогать поверхность Поля, которая казалась бархатистой и очень приятной на ощупь.

Внутри этой полупрозрачной субстанции поэт выглядел эпично – его фигуру словно обвивали жгуты из тяжелого жидкого золота, которые стекали вниз, по постаменту, и уходили в землю, покрытую черной травой.

– Красиво, – заметил я.

– Ага, – согласилась Василиса. – Только близко лучше не подходить. Это Поле стреляет жгутами, утягивает в себя и, выпив все соки, выкидывает сухую шкуру. Гляди.

Я присмотрелся.

Действительно, возле памятника в грязи валялись смятые и рваные клочья кожи и обрывки одежды. Костей не было. Видимо, Поле Смерти не только соки выпивало, но и выжирало жертву изнутри.

– Да уж, – сказал я. – Наглядная картинка к пословице «Красота требует жертв».

– Чего? – не поняла Василиса.

– Неважно, – сказал я.

И удивился, кинув взгляд на девушку.

Она казалась невзрачной с самого начала нашего знакомства. Из-под телеги вылез тощий парень, похожий на серую полевую мышь. Никакой. Лицо совершенно незапоминающееся. Встретишь такого через неделю знакомства – и не вспомнишь, что уже виделись.

Когда выяснилось, что Васька не парень вовсе, а девушка, – мало что поменялось. Ну, волосы красивые, густые, волнистые из-под капюшона выбились, которые после заварушки девушка тут же убрала обратно. Но с одними волосами красавицей не станешь, если у девицы лицо, которое, стоит отвернуться, тут же забудешь. Не фиксируется оно в памяти, бывает же такое.

А тут глянул – и взгляд невольно зацепился за губы, которые, оказывается, довольно полные, с красивым изгибом. И овал лица приятный, и глаза цвета чистого неба, оказывается, большие, с длинными ресницами…

Блин, наваждение какое-то. Куда я раньше-то смотрел? Хотя понятно куда – вокруг. Чтоб никакая тварь сожрать меня не попыталась. Да и потом – не до разглядываний спутника было, нет у меня интереса на мужиков пялиться. Тут же невольно задержал взгляд – и Василиса это, естественно, заметила, девчонки всегда такое замечают. Улыбнулась краем рта, не отвернулась. М-да, однако… Вот уж не думал, что могу кому-то понравиться с небритой и немытой рожей, местами забрызганной присохшими чужими мозгами.

– Кстати, лет тебе сколько? – поинтересовался я как бы между делом.

– Мы зимами года меряем, – отозвалась девушка. – Зиму пережил – считай, заново на свет народился, можно своей жизни новый отсчет вести. Той зимой девятнадцать стукнуло. А с чего такой интерес, перехожий?

– Неважно, – нахмурился я. Еще не хватало, чтобы подумала, будто я на нее глаз положил. Вот доведу до красных стен, сдам ее кремлевскому начальству с рук на руки, и пусть дальше они сами с ней возятся, ибо воспитатель юных дев из меня архихреновый.

Между тем смеркалось, надо было подумать о ночлеге. До Кремля засветло дойти не успеем сто процентов. Это по старой, довоенной Москве можно было сделать запросто, перебирая ногами по чистому тротуару. Сейчас же он сохранился лишь незначительными растрескавшимися фрагментами, выглядывающими из куч мусора, что скопился за двести лет на улицах города. Вернее, его руин, так как целых зданий тут практически не осталось.

Полуразрушенный дом слева показался мне более-менее надежным убежищем. Окна одной половины здания кто-то забил досками, почерневшими от времени, а во вторую половину пару столетий назад врезался подбитый танк с сорванной башней – да там и остался навеки, похороненный под обломками стены, рухнувшей на него.

Пару досок я отодрал, и мы влезли внутрь. Тусклый солнечный свет пробивался сквозь дыры в верхнем перекрытии,