– Чепуха, – убежденно сказал Шабан. – Этого не может быть.

– Вы его не слушайте, – сказал Менигон. – Это с ним бывает, он у нас человек долга и порядка, таких порядочных должников еще поискать…

– Заткнись, – оборвал Шабан. – Надоело.

– Ага! – Менигон поднял палец. – Вы слышите? Речь уже не мальчика, но мужа. Бунт против наставника. Это тост! Предлагаю съесть этот консерв за возмужание. Ну и за долг, конечно, без долга у нас никак. Доминик, почему у тебя нет выпить? Я привезу в следующий раз. Ах да, тебе теперь нельзя, ты же теперь дважды натурализованный, в аммиачном снегу спишь…

– Он правильно сказал, – буркнул Доминик. – Заткнись.

– А я бы выпил, – сказал Менигон. – Знаете, за что бы я выпил? За Живоглота. За то, что его ребятки оставили меня жить. Доминик, у тебя с ними тоже что-то такое было? Ты сколько лежал? Я – две недели. И даже, представь себе, оплатили как вынужденный простой… Искандер, ты что хотел сказать? За что? Никогда не задавай таких вопросов. Им лучше знать. Я думаю, за приоритет. За пустоту. Везде кричал, что это я открыл радиоактивный горизонт. И это, между прочим, правда. Молодой был и прыткий, а лучше бы наоборот. Такая правда, она как дурная болезнь, ее скрывать надо…

– Ну-ну, – сказал доктор. – Извините, Винсент, вы что-то не то говорите.

– Именно скрывать, и не иначе. – Менигон отправил в рот галету, захрустел. – И талант надо скрывать, и способности. А вы как думали? Вас просто не били, Карл, я имею в виду – физически. Простите, я не хотел вас задеть. Вас с Домиником пытались убить при побеге, но ведь это совсем другое дело, верно? В такие игры мы играть готовы, если заставляют, а вот чувствовать себя лягушкой на полу, да когда сапогами по голове… Я только потом понял, какая это честь. Бездарных не бьют, их просто не замечают, потому что они – фундамент. А мы так не умеем, на этом нас и взяли. Не служить скучно, а служить противно, так, Искандер?

Шабан пожал плечами. Этот разговор начинал его раздражать. Опять Менигон треплет языком, он и в Порт-Бьюно слывет за фрондера, это удобно, потому что – до определенной границы – безопасно и даже способствует продвижению по службе. Он привык, он опытен, он хорошо знает, где она лежит, эта граница. Ходит по краю, поплевывая в обе стороны, и, наверно, именно потому считается одним из самых надежных разведчиков, а сюда приезжает выпускать пар. Лучше не придумаешь.

– Тихо! – крикнул Доминик. Прислушался. Менигон не донес до рта вторую галету. Где-то вовне возник ровный низкий гул. – О черт! – Гул приближался. В окошке задребезжало стекло.

– Боевая платформа, – определил Менигон. – И довольно низко. – Шабан почувствовал, как на него уставились желтые глаза – оценивающе. Менигон хрустнул галетой. – По-моему, пройдет точно над нами. Доминик, давно это у вас было в последний раз?

– Год, не меньше. – Доминик кусал губы. – Обычно они сюда не забираются. Это вас ищут?

– Еще чего, – сказал Менигон. Он не сводил глаз с Шабана. – Просто патруль. Шесть человек экипаж, пятнадцать управляемых ракет и лучевая установка. Еще, может быть, летаргатор, если это новая модель. В общем, трепыхаться не стоит.

– Снаружи ничего заметного не оставили? – спросил Доминик.

Никто ему не ответил.

– Вы не волнуйтесь, Александр, – сказал доктор. – Вы у нас случайно, и Винсент тоже. Вы ни при чем. Вы ничего не знали, вам ничего не сделают…

Его слова утонули в реве. С потолка посыпался песок. Доминик что-то кричал – не расслышать. Разевал рот, как задыхающаяся рыба. Рев налетел, оглушил и унесся дальше – к скалам, к перевалу, за перевал. Стало слышно, как с крыши, шушра, скатываются камешки.

– Ушла, – объявил Менигон. – Так на чем мы остановились? Карл, вы не помните?

– На мне, – с раздражением сказал Шабан. – Ты мог бы не караулить меня так явно? Противно смотреть.

– Хорошо, – заверил Менигон. – Я буду тебя караулить тайно.

– Винсент, Винсент…

– А ты мне вот что скажи, – Шабан почувствовал, как у него дергается лицо, – если бы я, скажем, выбежал наружу, замахал руками, начал орать, словом, делал бы все, что полагается нормальному терпящему бедствие, – ты стал бы стрелять? Или постарался бы уложить меня без шума? – Доминик протестующе вскинул ладонь. – Нет-нет, пусть он скажет, мне просто интересно.

– Александр, – укоризненно сказал доктор, – вы что-то не то говорите…

– Нужен ты мне, – отвернулся Менигон. – Живи уж…

– Винсент!..

– Я тронут, – объявил Шабан. – Какая гуманность. Какой размах великодушия. Простите, Карл, вам не кажется, что вы доверились ненадежному человеку? Он к вам водит кого попало, а застрелить – дрожит рука. Не дело.

– А он у нас ничего, – сказал Менигон, обращаясь к потолку. – Только уж очень правильный, потому и обижается. Перед ним и извиняться нужно правильно, иначе он не поймет. Так вот, Искандер: я был неправ. Признаю. Теперь смущайся и говори: «Да что там, не стоит…», а то Доминик, я вижу, сейчас выведет кого-то из нас отсюда за ухо.

– Я знаю кого, – сказал Доминик.

– Вот видишь: он знает кого. Скорей говори «да что там».

– Да что там, – сказал Шабан, улыбаясь. Все-таки Менигону можно было простить многое. А за то, что привел сюда и познакомил с такими людьми, его просто следовало носить на руках до конца контракта. Нет, есть настоящие люди и в стенах Порт-Бьюно, вот только общения почему-то не получается, давит этот куб, что ли? Неудивительно, что его создатель спился, удивительно то, что сначала достроил-таки куб – двенадцать лет строили всем Редутом, – а потом уже спился. Я бы, пожалуй, тоже…

Он наслаждался, и ему было что сказать. И было кому. С вариадонтов разговор естественным порядком перескочил на тоннель, потом на Межзону, Академию и Симо Муттика, потом почему-то на модели и политику Редута в области демографии, потом опять на вариадонтов, и Менигон встрял, заявив с присущей ему прямотой, что разговоры об их мнимой разумности тошнотворны и не стоят позавчерашнего дерьма, на что доктор Рау поинтересовался, по какой такой шкале Менигон оценивал их разумность, а Доминик добил, невинно спросив, что такое разум вообще, – и Менигон заявил, что лучше пойдет караулить дверь. А разговор продолжался, и Шабан, ввязавшись в спор, был обложен с двух сторон и бит по частям, но почему-то вместо досады чувствовал восхищение. Прекрасные люди, думал он расстроганно. И Винсент… он тоже. Ну груб, ну озлоблен – и что с того? Кто в Порт-Бьюно не озлоблен? Их очень много, похожих друг на друга: скучных, хмурых, разнузданных до потери человекоподобия, вечно суетящихся, жалких… Государственных служащих. Нет-нет, кто я такой, чтобы их судить? Да это сейчас и не главное – главное то, что теперь я второй, а значит, все будет как-то иначе, по-другому, и как же это прекрасно, что я теперь второй…

* * *

– Не понимаю, почему тебя не убили, – сказал Шабан.