– Подлый предатель! Мы не выпустим тебя из рук, пока ты не понесешь заслуженную кару. А теперь показывай, где ты прячешь свои сокровища, ежели не хочешь, чтобы мы бросили твой труп на растерзание воронам, сидящим на донжонах твоей крепости.

Задыхающийся граф, к груди которого был приставлен кинжал, не смог даже позвать на помощь; упав на колени, он стал умолять императрицу пощадить хотя бы его сына, который не оправился еще от черной меланхолии, помутившей его рассудок после ужасной катастрофы, а затем, с трудом дотащившись до каморки с сокровищами, граф указал на них пальцем, всхлипывая и повторяя:

– Берите все, и мою жизнь в придачу, только пощадите сына!

Екатерина была вне себя от радости, увидев у своих ног изысканнейшие и драгоценнейшие вазы, ларцы с редкими жемчугами, алмазами и рубинами, сундуки, полные золотых слитков, и прочие азиатские чудеса, которые не в силах представить себе даже самое богатое воображение. Старик дрожащим голосом продолжал умолять, чтобы взамен этих драгоценностей и его жизни сын был оставлен на свободе, но императрица с ледяной безжалостностью ответила:

– Я уже приказала привести вашего сына сюда, однако приготовьтесь распроститься с ним навеки, так как он будет отправлен в крепость Мельфи, а вы, по всей вероятности, окончите свои дни здесь, в Санта-Агате.

Бедняга граф так страдал от насильственной разлуки, что через несколько дней его нашли в темнице мертвым – с кровавой пеной на губах и искусанными от бессильной ярости руками. Бертран пережил отца ненадолго. При известии о смерти родителя умопомешательство его усугубилось, и он повесился на решетке окна в своей камере. Так убийцы Андрея умерщвляли друг друга, словно кровожадные звери, запертые в одной клетке.

Забрав столь честно добытые сокровища, Екатерина Тарантская, гордая победой, вернулась в Неаполь и принялась вынашивать обширные планы. Но в ее отсутствие на двор обрушились новые беды. Карл Дураццо, в очередной раз потребовав у королевы титул герцога Калабрийского, который искони принадлежал наследнику престола, и приведенный в ярость ее отказом, написал Людовику Венгерскому послание, в котором предлагал тому захватить Неаполитанское королевство, обещал помочь всеми имеющимися в его распоряжении войсками и выдать главных виновников убийства его брата, которым до сих пор удавалось ускользнуть из рук правосудия.

Король Венгрии охотно откликнулся на это предложение и стал готовить войска для похода на Неаполь и мести за брата. Слезы его матери Елизаветы и советы брата Роберта, бывшего воспитателя Андрея, который жил теперь в Буде, только утвердили Людовика в его намерении отомстить. Он обратился в авиньонскую курию с горькой жалобой на то, что в Неаполе покарали лишь второстепенных пособников убийства, а главная зачинщица, до сих пор пребывая в возмутительной безнаказанности, запятнанная кровью собственного мужа, продолжает предаваться беспутству и разврату. На это папа рассудительно ответил, что лично он всегда дает ход законным жалобам, однако любое обвинение должно быть ясно сформулировано и подкреплено доказательствами; разумеется, поведение Иоанны во время и после убийства мужа достойно всяческого порицания, но его величеству следует принять во внимание, что римская церковь, которая прежде всего стремится к истине и справедливости, всегда действует с крайней осмотрительностью и что в столь серьезном деле поверхностные суждения неуместны.

Со своей стороны, Иоанна, напуганная приготовлениями к войне, направила во Флорентийскую республику послов с целью снять с себя подозрения в злодействе, приписываемом ей молвою, и даже обратилась с извинениями к Венгерскому двору, на которые получила от брата Андрея весьма краткую отповедь:

«Вся твоя распутная жизнь, неограниченная власть, захваченная тобою в королевстве, твое нежелание отомстить убийцам мужа, твое вторичное замужество и даже эти извинения с достаточной убедительностью доказывают, что ты – одна из виновниц гибели собственного супруга».

Нисколько не обескураженная угрозами Людовика Венгерского, Екатерина острым и хладнокровным взглядом, который ей никогда не изменял, оценила положение сына и королевы и поняла, что единственное спасение – это союз с их заклятым врагом Карлом, возможный при условии, что все его требования будут удовлетворены. Одно из двух: или он поможет им отразить нападение короля Венгрии, а потом, когда с непосредственной угрозой будет покончено, они посчитаются, или же он потерпит поражение, и тогда им принесет удовлетворение сама мысль, что, низвергаясь в пропасть, они утянули за собой и его.

Соглашение было заключено в саду Кастельнуово, куда Карл явился по приглашению королевы и своей тетки. Иоанна согласилась пожаловать кузену долгожданный титул герцога Калабрийского, а Карл, решив, что отныне он наследник престола, пообещал незамедлительно двинуть войска на Л’Аквилу, где уже было поднято венгерское знамя. Несчастный не предполагал, что идет навстречу собственной гибели.

Глядя, как этот самый ненавистный ей человек радостно удаляется, императрица Константинопольская мрачно проводила его глазами, угадывая женским чутьем, что с ним приключится беда, однако через несколько дней она скоропостижно скончалась от неизвестного недуга без стонов и угрызений совести – можно подумать, что Екатерина была уже по горло пресыщена изменами и местью.

Тем временем венгерский король с грозной армией пересек Италию и вступил в королевство со стороны Апулии; во время похода его повсюду встречали с любопытством и сочувствием, а владетели Вероны Альберто и Мартино делла Скала в знак поддержки прислали ему три сотни всадников. Весть о приближении венгров повергла Неаполитанский двор в неописуемое смятение. Одно время появилась надежда, что короля остановит папский легат, который прибыл в Фолиньо и именем папы и под страхом отлучения от церкви запретил Людовику двигаться дальше без согласия святейшего престола, однако король ответил легату Климента, что, лишь взяв Неаполь, он будет считать себя вассалом церкви, а пока отчитывается лишь перед Господом да собственной совестью. И вот армия мстителей молниеносно оказалась в самом сердце королевства, где еще и не помышляли о серьезной обороне. Выход оставался один: собрав наиболее преданных ей баронов, королева заставила их поклясться на верность Людовику Тарантскому, которого представила как своего супруга, и, со слезами распростившись с любимейшими из подданных, тайком, среди ночи взошла на борт провансальской галеры и отплыла в Марсель. Людовик Тарантский, как истый рыцарь без страха и упрека, выехал из Неаполя во главе трех тысяч всадников и значительного числа пехотинцев и расположился лагерем на берегах Вольтурно, чтобы дать отпор неприятелю, однако венгерский король предвидел и этот маневр, и, пока противник ждал его в Капуе, он, перейдя через горы в районе Алифе и Морконе, оказался в Беневенто, где в тот же день принял неаполитанских послов, которые, в цветистых выражениях поздравив его с удачным походом, вручили ему ключи от города и обещали повиновение как законному наследнику Карла Анжуйского. Весть о сдаче Неаполя быстро долетела до лагеря королевы, и все принцы крови, а также военачальники бросили Людовика Тарантского и вернулись в столицу. Сопротивляться дальше было бессмысленно; Людовик вместе со своим ближайшим советником Никколо Аччаджуоли отправился в Неаполь в тот же вечер, когда его родственники сдались врагу. С каждым часом надежды на спасение оставалось все меньше; братья и кузены принялись умолять Людовика как можно скорее покинуть город, чтобы не навлекать на него гнев короля, однако в гавани не оказалось ни одного судна, готового сразу же выйти в море. Принцы были вне себя от ужаса, когда Людовик, доверившись своей звезде, вместе с отважным Аччаджуоли сел в полуразломанную лодку и, велев четверым матросам грести что есть мочи, через несколько минут скрылся из виду. Семейство его пребывало в растерянности до тех пор, пока не узнало, что он добрался до Пизы, откуда отбыл к королеве в Прованс.