Загадочность происходящего тем временем нарастала. В каком направлении я должен двигаться? Как я буду ориентироваться? Как я могу предсказать, какие неполадки могут возникнуть и в какой момент?

От взгляда снаружи к происходящему внутри процесса перевоплощению, сопровождавшемуся множеством вечных вопросов «что если?». Суть полета в воздухе была непостижимой. Даже если вы будете летать всю жизнь до самой старости, вы никогда не сможете сказать: «Я все это видел, все знаю и все сделал».

Я провел длинным панорамным взглядом от кончика одного крыла до кончика другого, и все эти мысли мгновенно вспыхнули в глубине моей души. А вслед за этим мою задумчивость внезапно прервали. Мой инструктор был серьезным человеком, и он, кажется, заметил во мне того, кто был настроен относиться к полету столь же серьезно.

– Теперь, мистер Дикинсон, как насчет посадки? – спросил он.

Я уверен, что большую часть действий, связанных с посадкой самолета, выполнил именно он. Неважно – мне не терпелось рухнуть в пропасть. Все думали, что я поехал на каникулы в «Диснейленд» – а на самом деле в течение следующей недели я летал практически каждый день.

К пятому дню в моем небольшом журнале было уже пять с половиной часов полета и 22 посадки. В нем говорилось, что я взлетал, поднимался, спускался, практиковался в сваливании, делал крутые повороты на 45 градусов, летал на очень медленной скорости и симулировал отказы двигателя. Мой инструктор спросил меня, сколько времени я еще пробуду во Флориде. Я сказал, что должен вернуться в Англию и начать тур.

– Очень жаль, – сказал он. – Если бы ты взял больничный, я бы за пару дней довел тебя до сольного полета.

«Держу пари, что ты всем ученикам это говоришь», – подумал я. Но в глубине души пожалел, что не поступил в воздушный кадетский корпус.

Начался тур в поддержку альбома «Fear of a Dark», и следующая возможность для занятий авиацией появилась у меня в его середине, в Калифорнии. Аэропорт Санта-Моники, восхитительная жемчужина и гавань авиации, был расположен на подветренной стороне горного массива Санта-Моника, сразу за Венис Бич. Я еще не знал, что этот аэропорт станет новой главой в моей жизни, и что я буду возвращаться туда в течение многих лет.

Justice Aviation, владеет которой Джо Джастис – крупнейшая независимая летная школа, включающая в себя компанию, занимающуюся прокатом самолетов. Я просто приехал туда и попросился полетать. Моим инструктором на этот раз был профессиональный физик, который закончил также Авиационный институт имени Эмбри-Риддла, а его отец был полковником ВВС США.

У меня были длинные каштановые волосы, я носил шорты и нелепые футболки. Инструктор вел себя, я бы сказал, даже слишком легко и непринужденно для того происхождения, которое он имел, так что я сделал для себя мысленную закладку. Говоря словами Арнольда Шварценеггера из фильма «Терминатор»: «Я еще вернусь».

После США мы наконец-то съездили в Новую Зеландию – но, к сожалению, не слишком надолго. Потом, весь искусанный летающими мошками, я приехал в аэропорт Ардмор, чтобы получить еще немного знаний о полетах.

– Могу я сделать штопор?

– Нет, дружище, я не могу позволить тебе сделать штопор… Но я сам могу это сделать, а ты скажешь мне, что ты об этом думаешь.

Нос самолета поднялся вверх, двигатель встал на холостой ход, одно крыло упало вниз, так, что земля оказалась слева от меня, а задняя часть моего тела поплыла в противоположном направлении. Вид из левого окна сказал: «Небо, земля, небо, земля», а вид через переднее стекло сигнализировал: «Земля перевернулась вверх ногами, земля становится намного больше, ЗЕМЛЯ!». Потом вращение внезапно прекратилось, крылья выровнялись, и двигатель возобновил свое обычное мерное ворчание. Я сидел, не говоря ни слова. Я продолжал молчать, когда мы вернулись в зал для совещаний. Что это было?

– У меня никогда раньше не было теоретических занятий по авиации, – сказал я. – Научи меня чему-нибудь.

За этим последовала настоящая лекция, которую я мог бы услышать, например, в летной школе Королевских ВВС Великобритании. Мне были прекрасно объяснены графики сопротивления при подъеме и то, как это связано со скоростью воздуха и углом атаки. После часа беседы на эту тему мы перешли к штопору: как это происходило, и что именно происходило.

Вернувшись в Англию, я отправился на аэродром «Элстри» и получил еще один урок в рамках своего неструктурированного предварительного летного курса.

В отличие от Калифорнии и Новой Зеландии, Англия была зеленой и туманной, и транспортные или частные самолеты там, казалось, постригали своими крыльями газоны – им было запрещено летать выше телеграфных столбов, чтобы они не столкнулись с пассажирскими авиалайнерами.

Визуальная навигация в Англии была больше похожа на ориентирование на местности, чем на настоящую навигацию. В летном симуляторе, что стоял на моем тяжеловесном ноутбуке, были смоделированы радионавигационные приборы, и все они были скопированы с оборудования самолета модели Grumman АА-5, на котором я учился.

Я заметил, что у инструктора были с собой карта, секундомер, простой карандаш и линейка.

– Почему бы нам не снять показания радиомаяка? – спросил я.

– Боже мой, тебе не позволено это делать. Это не входит в учебную программу. Секундомер, бумага и карандаш, старый дедовский метод.

Примечание для себя: нужно освежить навыки арифметических действий в уме.

Мое следующее соприкосновение с пилотированием состоялось в Санта-Монике в ноябре 1992 года. У меня была пара месяцев в студии, чтобы записать музыкальный материал, который в конечном итоге стал моим вторым сольным альбомом «Balls to Picasso», и я решил, что к концу этого срока я обязан получить также лицензию пилота.

В обоих этих направлениях я добился намного большего, чем рассчитывал.

У многих людей сложилось впечатление, что «Tattoed Millionaire» был серьезной попыткой записать сольную пластинку, хотя на самом деле это было дурачество, только профессионально исполненное и с большим энтузиазмом воспринятое рекорд-лейблом. Следующий альбом должен был стать для меня чем-то по-настоящему серьезным, и я не хотел, чтобы это были все те же перепевки «старого и проверенного» хард-рока семидесятых. Такие молодые группы, как Soundgarden или Faith No More, на самом деле звучали весьма новаторски, в то время как «традиционный» металлический мир к началу 90-х был похож на транссексуала, которому не мешало бы побриться.

Maiden всегда стояли особняком от любых определяющих моду тусовок, хотя многие из них в значительной степени нас поддерживали. Моя проблема состояла в том, чтобы попытаться определить, в какой точке я пересекаюсь с современной рок-музыкой, если я вообще с нею пересекаюсь. Я начал работать вместе с музыкантами из традиционной металлической группы под названием Skin. Однако они ошибочно посчитали, что я хочу сделать новый альбом в том же духе, что и «Tattooed Millionaire». Я не был доволен результатом. Когда я в изумлении почесал голову, поняв, что в студии отсутствует творческая искра, то подумал: а может быть, мое время прошло? Может быть, Iron Maiden и были самым большим достижением в моей жизни? Я мог бы утешиться советом, который каннибал, не желающий есть своего соседа, получил от своего голодного друга: «А ну-ка хватит ныть. Заткнись и жри чипсы».