Насколько он мог окинуть взглядом громадную площадь, она вся, без остатка, была заполнена народом. Такое Фессу уже приходилось видеть – когда он вернулся в Арвест, спасать угодивших в руки инквизиторов орка и гнома… мир их праху. Но тогда толпа собралась поглазеть просто на обычную казнь, одно из немногих острых развлечений, доступных простонародью; здесь же Фесс каждый миг чувствовал сочащуюся из тысяч душ тёмную, истинную ненависть. Хорошо поработали господа серые… внушили всем, что именно здесь и именно сейчас будет предан огню корень всего эвиальского зла. Интересно, что они скажут, если выяснится: дела после этого пошли ещё хуже? Впрочем, ему это уже будет безразлично…

Широкую решётку с распятым на ней Фессом палачи втащили на широкий каменный помост. Некромант ожидал увидеть сваленные вокруг вязанки хвороста, однако их там не оказалось. Вместо этого были четыре столба, по углам квадратного возвышения, лобного места. И на них, на этих столбах, пятеро знакомых палачей вместе с подпалачиком, позвякивая инструментами, сейчас крепили какие-то вызывающие смутный ужас инструменты – с зубчатыми колесами, червячными передачами и тому подобными ухищрениями. Делали они это с истинным профессионализмом.

Направо от некроманта в небо уходили громадные шпили главного собора, кафедры Архипрелатов. Собор беспрестанно достраивался и надстраивался, поскольку каждый Архипрелат, вступая на престол, стремился увековечить свое имя в веках, добавив что-нибудь к и без того исполинскому строению. Впрочем, места вокруг собора ещё оставалось много. Хватит ещё не на одного Архипрелата… «Но этого, – решил Фесс, – я, к сожалению, тоже не увижу».

Народ на площади внезапно зашумел, взволновался – в ответ на коротко сыгравшие фанфары. Скосив глаза, Фесс увидел – врата собора медленно распахиваются, и из глубины начинают одна за другой выныривать одетые в белое и золотое фигурки, кажущиеся лилипутами рядом с поистине гигантскими вратами.

Сам Его святейшество Архипрелат Аркинский и всея Эвиала почтил казнь своим присутствием.

Фесс закрыл глаза. Какое ему теперь до этого дело? Кто бы ни пришёл глазеть на его кончину – что это может изменить? Едва ли стоит рассчитывать на драматическое помилование прямо на эшафоте – некоторые особо утончённые натуры королевской крови любили подобные представления, но тут, с расчётливой скрягой-Церковью… – они, наверное, каждое помилование считают немыслимой растратой. Зачем миловать, когда можно так роскошно казнить?

Архипрелат со свитой поднялись на возведённый для них помост, окружённые пятью кольцами закованных в железо латников. «Эх, мне бы глефу, и не спасли бы тебя никакие стражи», – подумал некромант, забыв в тот момент о едва не одержавшей над ним верх бреннерской четвёрке.

Толпа вновь умолкла, люди, похоже, боялись даже кашлянуть. Над головами висел вязкий мглистый пар, словно сливавшийся с серой марью в небесах. Серым трауром Эвиал провожал некроманта, так и не успевшего выбраться из этого проклятого города, а теперь обречённого умереть здесь.

Лобное место тоже было окружено стражей. И не просто стражей – в первом ряду, на одном колене, стояли щитоносцы, во втором – готовые к стрельбе арбалетчики вперемежку с меченосцами и в третьем – пикинеры с длинными, двенадцатифутовыми пиками, наклонив их так, что на толпу смотрел настоящий стальной частокол. Шагах в двадцати от щитоносцев напор многолюдства сдерживала цепь обычных стражников, не столько, впрочем, сдерживая, сколько отмечая границу запретного для всех прочих пространства.

Палачи закончили. Звяканье и лязганье прекратились. Выстроившись в ряд на краю помоста, все пятеро заплечных дел мастеров дружно поклонились Его святейшеству. Наверх поднялась группа инквизиторов, среди которых некромант без удивления заметил отца Этлау.

– Не боишься моего последнего проклятия? – спокойно (во всяком случае, стараясь, чтобы это прозвучало спокойно) спросил Фесс.

– Представь себе, боюсь, – без тени улыбки ответил вдруг инквизитор. – В отличие от многих я по себе знаю, как могущественна Тьма и как изощрённо умеет Она мстить. Но я верю неколебимо, так же, как в ежедневный восход солнца, – Спаситель защитит своего верного слугу. Жизнь и душа мои – в Его длани.

Все серые, не исключая и самого Этлау, тотчас осенили себя знаком Спасителя.

– Не стал предлагать это тебе, Неясыть, но Святая Матерь не делает исключений ни для кого. Я спрашиваю тебя, согласен ли ты сейчас, перед лицом самого справедливого и беспристрастного из судей, согласен ли ты отречься от своего зла? Согласен ли раскаяться в деяниях своих, согласен ли обратиться к Свету? Никогда не поздно сделать это, даже стоя на эшафоте.

Фесс покачал головой.

– Я не верю в сказки, Этлау. Я не верю, что предстану перед твоим Спасителем, поэтому не трать даром времени. Ты обещал мне какую-то уж очень необычную кончину, ну так я просто сгораю от любопытства…

– Не волнуйся. – Этлау не дал гневу прорваться наружу. – Так быстро и так просто ты не умрёшь. Не дадим. Итак, все формальности выполнены, осуждённый отказался от раскаяния и последней возможности спасти свою душу… Пора приступать. Братья, вы помните, что надо делать, – обратился он к окружавшим его инквизиторам. – Мы не просто уничтожим тебя, некромант. Мы уничтожим ту злую силу, что поселилась в тебе, что свила себе гнездо в твоей душе. Смерть души – такое не в силах простого смертного, один лишь Спаситель властен над подобным, но если душа сама отдалась Злу, мы, скромные служители Добра и Света, поможем ей свернуть с неправильного пути. – Он зловеще ухмыльнулся.

Фесс не стал тратить время на слова. Он просто плюнул, угодив в щёку инквизитора. Этлау пожал плечами, рукавом стёр плевок.

– Это меня оскорбить не может, – сообщил он некроманту. – Понятно, от страха ещё и не такое сделаешь. Многие еретики и малефики обретали у нас на эшафоте бесноватую храбрость. Я привык.

– Что, частенько в морду плевали? – каркнул Фесс.

Этлау не удостоил его ответом. Махнул только инквизиторам, чтобы занимали места.

Серые выстроились по краям помоста. Палачи скромно примостились сбоку, всем видом своим являя крайнюю степень усердия. Этлау почтительно поклонился Архипрелату, дождался взмаха руки первосвященника с белым платком и в свою очередь скомандовал своим:

– Начали.

И тотчас в макушку некроманта словно впилась ледяная игла. Медленно, неспешно давящая, она прокладывала себе путь сквозь кости черепа к мозгу. Ледяная – и одновременно обжигающая, она заставила весь мир перед глазами некроманта исчезнуть в одной ослепительной вспышке боли. Боль волнами катилась вниз, по шее, плечам, рукам, пальцы словно набухали ею, готовые в любой миг лопнуть, словно перезрелые виноградины. Мускулы скрутило судорогой, тело слепо рванулось в оковах – и тяжело ударилось вновь о железную решётку.

Откуда-то издалека до оглушённого болью Фесса донёсся гул и рёв забушевавшей толпы. Всё, что Фесс видел сейчас, было лишь образом медленно вдвигающегося в мозг сверкающего ледяного острия.