правительству и самим царям Ивану и Петру: „…повсюду к ним, государям, приступали смело и дерзостно и будто великие люди с боярами смешивались". Утверждая себя гарантами народной правды при государях, московские стрельцы добились переименования в „надворную пехоту" (в противовес дворянству и боярству), а своих полков - в „приказы".

Разумеется, стрельцы и солдаты, стоявшие во главе движений в Москве и других городах, понимали „народную пользу" достаточно однобоко. Они, например, способствовали разгрому Холопьего приказа (когда были уничтожены документы, повергавшие людей в рабство), но в то же время опасались холопов как военной силы, верной своим хозяевам - боярам, дворянам, монастырям. Близкие по месту жительства и хозяйственной деятельности к посадским людям, служивые крепко держались за свои привилегии, а о большинстве населения страны - крестьянах - в своих выступлениях и не вспоминали. И все же временная победа восставших, не дни, а месяцы сохранявших контроль над государственным аппаратом в самой столице, возрождала веру народа в справедливость. „Мужики", „простецы" сумели установить в Москве строгий порядок, в то время как дворянство в массе своей разбежалось из города; толпы людей шли в приказы „за правдой", обещанной солдатами и стрельцами.

„В Москве до сих пор еще тихо, - писал думный дьяк Посольского и подчиненных ему приказов Е. И. Украинцев своему начальнику В. В. Голицыну. - А мы все дни с утра и после обеда за челобитными сидим, и несть нам восклонения:…все государство обратилось в Верх с челобитьями!" „Грамот много, и челобитчиков слишком", - подтверждал его слова разрядный дьяк П. Ф. Оловянников в письме к Ф. Л. Шакловитому 31 августа 1682 года.

Именно этот порядок и эта возрождающаяся вера ужасом леденили кровь власть имущих. „Верхи" считали, что дело идет „к разрушению всего государства". Восставшие, говорилось при объятом страхом дворе, в боярских, дворянских и монастырских вотчинах, надеются государством управлять, стремятся заменить собой правительство! Самая боеспособная часть армии (два десятка полков только в Москве) выпадала из карательного механизма феодального государства, вела за собой все более широкие слои народа. Требовались экстраординарные меры, чтобы восстановить положение, „верхам" необходимы были мудрые политики, способные найти путь спасения. Софья, Голицын и Шакловитый с их сторонниками пробивались к власти именно благодаря этой необходимости.

Используя свой незаурядный ораторский талант, обманув восставших „милостью" и „кротостью", царевна Софья сумела вывезти царскую семью в село Коломенское. Между тем Шакловитый уже скрытно вел сбор дворянского ополчения. 2 сентября 1682 года царский двор бежал из Коломенского и, „странным путем" переезжая с места на место, вырвался из-под контроля восставших: теперь они уже не могли проводить свои решения от имени государей. 3 сентября была объявлена мобилизация дворянства на борьбу с „бунтовщиками". Главнокомандующим правительственной армией стал князь Голицын, который в течение нескольких недель поставил под ружье более 100 тысяч человек. Но крутой поворот в царских грамотах - от похвал восставшим как защитникам престола до объявления их „ворами и изменниками" - требовал объяснения. Совершенно необходимо было скрыть и тот позорный для правительства факт, что оно более двух месяцев вынуждено было выполнять указания „невегласов-мужиков". Наконец, в Москве оставался небезызвестный Иван Андреевич Хованский по прозванию Тараруй (Болтун), который в самое критическое время возглавил Стрелецкий приказ и служил своего рода „буфером" между восставшими и Кремлем. Боярин Хованский настолько вошел в роль „отца" своих „детушек"-стрельцов, что нередко кричал на бояр, требуя внимания к их „просьбишкам", стремился (как того требовал и инстинкт самосохранения) выполнять желания восставших даже при неодобрении их Боярской думой. Популярный в Москве Хованский становился опасен. Мы до сих пор не знаем, мог ли Хованский стать вождем восставших при ином повороте событий. Однако оставаясь в Москве, откуда бежало практически все дворянство, он придавал действиям восставших некоторую легальность. Софья и Шакловитый нашли выход из ситуации характерными для придворной борьбы средствами. Неизвестно откуда на имя царевны поступил донос, обвинявший Хованского и его сыновей в организации Московского восстания, стремлении захватить всю власть в государстве и даже воцариться на московском престоле. Он был датирован 2 сентября. До 14 сентября правительство заигрывало с боярином, посылая ему лестные грамоты и приглашая приехать ко двору. 17 сентября обманутый Хованский с сыном Андреем был схвачен на дороге, привезен в село Воздвиженское и немедленно казнен как государственный изменник.

Козел отпущения был найден. Народное восстание стало считаться в официальной пропаганде следствием злоковарного заговора Хованских. Цели восставших, их успехи, сам факт народного восстания удалось скрыть надолго, на столетия. В тот же день, 17 сентября, царевна Софья праздновала день своего ангела. Ее чествовал весь двор. Цари и придворные „в объяринных и цветных кафтанах" изволили отстоять в селе Воздвиженском, недалеко от залитой кровью Хованского, его сына и их товарищей плахи, „божественную литургию". „А после божественной литургии в хоромах… София Алексеевна изволила бояр, и окольничих, и думных людей жаловать водкой".

Однако пропагандистская победа еще не давала победы над восставшими. Младшему сыну Хованского и некоторым другим удалось бежать. Лесами и болотами, избегая дорожных застав, они пробирались в столицу. Вести о казни вызвали настоящий взрыв. Государственные арсеналы были вскрыты, столица ощетинилась стволами мушкетов и пищалей, орудия были подняты на крепостные валы, раздавались призывы к походу на истребление бояр. Паника охватила при этих известиях все многочисленное дворянское воинство. Царский двор спешно укрылся за толстыми стенами Троице-Сер-гиева монастыря, но даже и там царедворцы, располагавшие в несколько раз более многочисленной армией, не чувствовали себя спокойно. По свидетельству очевидца, многие при дворе готовы были капитулировать, приняв самые тяжелые условия московских стрельцов, солдат и горожан.

И вновь царевне Софье удалось успокоить двор, Голицыну - привести в порядок войска, Шакловитому - наладить канцелярскую работу. Сложнейшими дипломатическими маневрами, подкупом и лестью, угрозами и обещаниями правительство регентства сумело сначала разделить восставших, а затем навязать им перемирие. Шаг за шагом правительству удалось заставить восставших отказаться от наиболее опасных для феодального государства требований, пока в октябре двор в окружении многочисленных войск не смог вернуться в Москву. Одно из крупнейших городских восстаний закончилось миром.

Вместо казней стрельцам и солдатам было выплачено вознаграждение за „раскаяние", причем вина за восстание в значительной степени переложена на Хованских. Это произошло уже в ноябре, когда положение правительства регентства стало критическим: большинство вернувшейся из бегов Боярской думы хотело избавиться от него, выступая за царя Петра. Однако народ, поставивший на царство Ивана, оставался еще грозной силой. Волнения утихли (хотя отдельные вспышки возникали и позже), но возможность нового восстания как домоклов меч висела над головами „верхов". Правительство регентства