Сначала клуб «Эверли» был рассчитан исключительно на богачей, но через год с небольшим он был открыт для всех желающих. По мере того как постепенно составлялся круг постоянных клиентов, клуб становился все более и более закрытым, и последние четыре или пять лет существования клуба туда не пускали ни одного мужчину, если он не был знаком сестрам или кому-нибудь из девушек и не имел рекомендательного письма или не был рекомендован по телефону. Посетителям, живущим не в Чикаго, приходилось доказывать свою личность и финансовую состоятельность. Гостям со стороны, забредшим поглазеть на местные диковинки, указывали на дверь, исключение делалось только для миссионеров, к которым сестры относились дружелюбно и которым часто приносили значительные пожертвования. Им разрешалось днем приходить в бордель, распространять свои трактаты, молиться за души проституток и пытаться обратить их. Однако записей о том, что хоть раз это удалось, не осталось. Время от времени какая-нибудь из проституток покидала клуб, чтобы выйти замуж, но ни одна не ушла оттуда просто в поисках лучшей жизни, что для девушек из их сословия означало пойти работать на фабрику или в магазин за шесть – десять долларов в неделю. В клубе «Эверли» пользующаяся популярностью девушка запросто могла заработать за это время сотню.

Люси Пейдж Гастон, известная своими подвигами на ниве борьбы с курением, была в числе тех, кто пользовался вышеописанной привилегией. Она регулярно появлялась в клубе по нескольку раз в месяц с антитабачной литературой, которую девушки единодушно брали и клятвенно обещали прочесть. Однажды мисс Гастон ворвалась в кухню, где Минна Эверли совещалась с поваром, и закричала:

– Минна, ваши девушки направляются прямиком в ад! Вы должны их остановить!

– Но как? – поинтересовалась мадам.

– Заставьте их бросить курить!

Был и еще один популярный в клубе «Эверли» миссионер – это был мужчина, известный своими успехами в работе в населением Прибрежного района, который однажды, после долгих молитв и размышлений, решил испробовать-таки тот самый грех, против которого он с таким жаром агитировал. Одна из проституток согласилась сделать ему скидку до двадцати пяти долларов, и они взошли вверх по лестнице в ее будуар, где он протянул ей пятидесятидолларовую бумажку.

– Сейчас принесу сдачу, – сказала девушка и вышла. Вернувшись, она обнаружила, что он возбужденно расхаживает взад-вперед по комнате.

– Я передумал, – выпалил он. – Давайте вместо этого лучше сядем и поговорим часок-другой.

– Давайте, – согласилась проститутка. – Только сдачи вы тогда не получите.

Между содержательницами борделей в Прибрежном районе существовала жесткая конкуренция за внимание молодых богачей, и, когда проходил слух, что такой лакомый кусочек ошивается неподалеку, хозяйки больших публичных домов наперегонки отряжали сводников, чтобы те заманили его в их заведение. Сестры Эверли, не пускавшие сутенеров и сводников в свой дом, запрещали своим девушкам иметь дело с этими «вшами рода человеческого» и не принимали участия в подобного рода охотах, но плейбои сами каким-то образом проникали в клуб – причиной тому была его неотразимая привлекательность. За это сестер ненавидел весь Прибрежный район, и конкурентки постоянно пытались устроить сестрам проблемы и вынудить их покинуть Чикаго.

Однажды их попытались связать со смертью Натаниэля Форда Мура, двадцатишестилетнего сына Джеймса Гобарта Мура, президента Рок-Айлендской железной дороги, одного из самых важных капиталистов страны. Если бы эта попытка удалась, сестры угодили бы в тюрьму, а то и на виселицу. Юный Мур, чья карьера плейбоя началась в тот момент, когда он увидел у себя под тарелкой с завтраком чек на сто тысяч долларов в свой двадцать первый день рождения, приехал в клуб «Эверли» вечером 8 января 1910 года. Но он был уже в таком состоянии, что Минна Эверли запретила продавать ему вино и из-за этого поссорилась с одной из своих проституток, которая вылетела из клуба с криком, что еще отомстит. Мур в час ночи 9 января уехал из борделя на такси. Вскоре после рассвета 10 января у Минны Эверли раздался телефонный звонок, и та самая проститутка, что в такой ярости вылетела из дома в ту ночь, сообщила ей, что Мур умер в борделе, принадлежащем Вик Шоу и находящемся на юге Дирборн-стрит, в доме № 2104, и что мадам Шоу со своими сутенерами хотят подбросить тело в камин клуба «Эверли». Минна Эверли в сопровождении друга бросилась вниз по улице и ворвалась в заведение Вик Шоу; после бурного выяснения отношений мадам Шоу в конце концов признала, что примерно через полчаса после восхода солнца Мур был найден мертвым в постели. По настоянию Минны Эверли вызвали полицию, и тело молодого человека увезли к нему домой, на Лэйк-Шор-Драйв. Позже Минна Эверли заявляла государственному обвинителю, что Мур умер от передозировки морфина, подмешанного ему в шампанское, но решение следствия гласило, что причиной смерти послужил сердечный приступ. Вскрытие следов отравления не обнаружило.

Позже, в 1905 году был разработан еще один, еще более фантастический план против сестер. Юноша из одной из известнейших в Чикаго семей случайно застрелился у себя дома. Сразу же после этого по Прибрежному району был пущен слух о том, что его подстрелили во время ссоры в клубе «Эверли» и что газеты не дали ходу этой новости только потому, что отец юноши был для них важным рекламодателем. Никаких оснований эта сплетня под собой вообще не имела. Расследования, проводимые полицией, журналистами и частными детективами, пришли к единодушному выводу, что юноша действительно застрелился сам, в результате несчастного случая, и что произошло это у него дома. Более того, в ходе расследований было установлено, что молодой человек никогда не появлялся не только в клубе «Эверли», но и вообще в том районе, репутация его была безукоризненной. Однако грязная сплетня продолжала свое существование, и недруги сестер ухватились за этот шанс. Они обратились за помощью к Пони Муру, игроку и вору негритянского происхождения, владельцу публичного дома на Двадцать первой улице. Мур предложил одной из проституток Эверли двадцать тысяч долларов за свидетельство в суде о том, что она якобы видела, как юношу застрелила Минна Эверли. Куртизанка уже согласилась, но Минна услышала ее разговор с Муром по телефону, и с помощью одного дружественно настроенного лейтенанта полиции коварный план был раскрыт.

Лицензия Пони Мура на его салун была отозвана через несколько дней после провала плана, направленного против сестер. Сам Мур воспринял это с большим удивлением, потому что он считал себя «мэром Задницы» и хвастался, что весь район находится под его контролем. По правде говоря, он и как владелец кабака-то имел мало значения, но некоторые личные особенности время от времени привлекали к нему общественное внимание, а любое упоминание своего имени в газетах он рассматривал как показатель авторитетности. Среди прочих газетных вырезок о себе, которые он вставлял в рамочки и вешал за баром, была и описывающая его огромную бриллиантовую запонку, которую он носил на груди на серебряной булавке с маленьким замочком. Самым большим стремлением Пони Мура было походить на белого человека, и с этой целью он интенсивно отбеливал кожу, которая в результате стала серой с коричневыми пятнами. Немало усилий предпринимал он и для того, чтобы выпрямить волосы, но добился лишь того, что они, оставаясь курчавыми, приобрели зеленоватый оттенок, тогда он сбрил их вовсе. В середине 90-х годов XIX века Мур побывал на нескольких известных водных курортах на востоке и везде привлекал достаточно много внимания тем, что каждый час переодевался, и тем, сколько у него было ярких и причудливых бриллиантов.