Даже если в силу различных причин немецкие политики и военные отказывались воспринимать идеи своего соотечественника, они, не подвергая сомнению авторитет Клаузевица, вынуждены были — по крайней мере внешне — соглашаться с ним или же интерпретировать его концепцию таким образом, чтобы она служила подтверждением их собственных взглядов.

Сам Клаузевиц, предвидя неоднозначную судьбу своих идей, объяснял вероятность некорректного их использования прежде всего незавершенностью своего главного труда. Военный философ правомерно полагал, что «подвергшись превратным толкованиям, они могут послужить материалом для злословия многих незрелых критиков»[355]. И время подтвердило его опасения: воздействие учения Клаузевица на военную мысль Германии, отразившись и на ее военно-политической практике, действительно оказалось весьма противоречивым. С одной стороны, следование заветам военного философа стало одной из причин впечатляющих военных успехов Германии в XIX–XX веках. В то же время жесточайшие поражения страны в двух мировых войнах следует считать в какой-то мере следствием отхода от учения Клаузевица, выразившегося в том числе в стремлении отвергнуть ключевые идеи теоретика, увидеть их в выгодном для себя свете и истолковать их соответствующим образом.

Между тем Свечин отмечал, что «немцы до мировой войны считали, что, благодаря Клаузевицу, остающемуся для других армий непонятным, они обладают монополией стратегической дальнозоркости»[356]. Тем не менее, некоторых немецких исследователей творческого наследия Клазевица задевали за живое те положения его трудов, которые далеко не всегда соответствовали их взглядам. В частности, признание обороны в качестве сильнейшей формы войны, чему посвящено около трети содержания основного труда военного философа, вызывало откровенное неприятие у представителей германской военной стратегии.

Вместе с тем многие обстоятельства говорят в пользу того, что до определенного времени внимание многих немецких исследователей, в отличие от А. Е. Снесарева и А. А. Свечина, было сосредоточено преимущественно на внешней стороне учения Клаузевица.

При таком поверхностном подходе ускользало главное в учении Клаузевица — социальная природа войны. В результате стремление понять методологию и логику мышления теоретика уступило место поиску в его трудах ответов на узкопрофессиональные военные вопросы (как то: принцип сосредоточения сил во времени и в пространстве, экономия сил, марши, маневры, снабжение войск и др.). Вместе с тем названные проблемы представляют интерес скорее лишь с исторической точки зрения, как характеризующие эпоху, в которую жил и создавал свои труды немецкий военный философ.

Как представляется, механистичность подобного понимания взглядов военного философа, ущербность слепого копирования и бездумного переноса частных деталей его учения в современность без учета происшедших перемен достаточно корректно охарактеризовал Снесарев: «Что касается до технической стороны военного дела, мы во многом не в состоянии теперь следовать за Клаузевицем, но ведь многое, нами пережитое, в его время было совершенно недосягаемо для его мышления».

Изучению влияния теории Клаузевица на современных политиков и военных был посвящен доклад, сделанный генерал-майором запаса бундесвера Христиана Е. О. Миллотатом на юбилейном собрании Общества Клаузевица, посвященном 225-летию со дня рождения мыслителя и проводившемся на его родине в городе Бурге 30 июня и 1 июля 2005 г.[357]

В своем докладе Христиан Е. О. Миллотат подчеркнул, что в годы его обучения в Академии управления бундесвера влияния идей Клаузевица на учебный процесс практически не ощущалось. Среди слушателей, бывших практиками военного дела, обсуждались лишь сугубо военные аспекты достижения победы. Так, участники дискуссий совершенно искренне верили, что если бы в свое время принимались правильные решения относительно тех или иных кампаний или операций, обе мировые войны Германия могла бы выиграть. Миллотат считает, что только дальнейшее обучение в США помогло ему разобраться в концепции Клаузевица, в вопросах соотношения политической цели войны, собственно военной цели и средств ее достижения.

Генерал называет как минимум две причины, которые, по его мнению, изначально мешали пониманию Клаузевица в Германии и влияние которых сказывается до сих пор.

В первую очередь называются последствия воздействия на немецкое общество, его политическую и военную элиту четырех победоносных военных кампаний, проведенных в XIX веке под руководством фельдмаршала Мольтке. Общество, политики и военные находились под впечатлением побед, воспринимавшихся как вершина военного искусства. Военный фактор этих кампаний затмил собою политический. В результате происшедшее, как казалось многим, подтверждало позицию Мольтке, состоявшую в том, что политика должна лишь обеспечивать достижение целей стратегии, а с началом военных действий влияние политических установлений должно быть вообще исключено.

В дальнейшем германский Генеральный штаб стал обладать все более ярко выраженными политическими функциями[358]. Следует отметить, что эпоха Мольтке, для которой характерно наполнение деятельности Генерального штаба страны политическим содержанием, оказала сильнейшее воздействие на мышление военной элиты Германии на многие годы вперед[359]. Клаузевиц же со своими взглядами на соотношение войны и политики долгое время оставался в тени, его ценили в первую очередь как военного историка ушедшей эпохи.

Другая причина непонимания Клаузевица в Германии Миллотату видится в том, что «его великое произведение „О войне“ окутано туманом», поскольку для многих является «философией войны». Отставной генерал бундесвера полагает, что если бы в Германии, подобно Америке, сразу же было уделено должное внимание анализу тех положений, где раскрывается соотношение войны и политики, судьба учения Клаузевица была бы совсем иной. При этом автором доклада выдвигается упрек, что у Клаузевица искали нечто «философское» в русле мышления таких философов, «как Гегель и Кизеветтер… имена которых лишь немногим немцам нашего времени что-то говорят. Тем самым, я повторяю, труду Клаузевица был придан туман, сквозь который лишь немногие немцы искали возможность продраться и смогли открыть его для себя». Генерал с упорством продолжает утверждать: «Должно быть понятно, насколько актуальными остаются мысли Клаузевица для политиков и военных сегодня, если они будут освобождены от философского тумана, перенесены на современность и адаптированы к современным политическим и военным отношениям».