– Марш обратно в постель, – показала одними губами Лантернгласс. Дороти не двинулась с места, сделав вид, что не поняла.

Акоста произнесла:

– Вот как.

– Было ли у него нечто позволявшее ему, в виде исключения, может, носить оружие по месту службы? По работе?

– Только не охраннику торгцентра. Был бы он настоящий коп – возможно. Или солдат. Не знаю. Вам надо бы достать протоколы его слушаний.

– Я заглянула на сайт официальной документации: там не было ничего по разводу.

– И не могло быть. Он пока не получил постановления о разводе. Жена слишком робка, у нее стокгольмский синдром[67]. Он много лет запрещал ей иметь свой сотовый телефон. Или свой собственный почтовый ящик в электронной почте. Единственная причина, почему она ушла от него, та, что сестру свою она боится больше, чем мужа. Судебный запрет на приближение есть в архиве суда. Вам со стороны до него не добраться. Я могу попросить кого-нибудь прислать вам по электронной почте копию запрета, если хотите. Завтра, послезавтра?

Лантернгласс затихла, обдумывая. Ей нужно будет посмотреть копии судебных решений до того, как Тим позволит ей обнародовать обвинение в том, что Келлауэй наставлял пистолет на свою жену и ребенка. Однако она могла бы хоть что-то черкнуть в завтрашнем номере про запрет на приближение, высказаться, что ему запрещено было носить оружие после… чего? Грозил своей жене и ребенку? «Грозил» – глагол вполне проходной», – задумалась. Тим вполне мог бы пропустить в ее заметке это «грозил».

– Да-а, – произнесла Лантернгласс. – Буду признательна. Только, если вас это не затруднит, я хотела бы втиснуть что-нибудь об этом в завтрашний выпуск. Источник в Администрации шерифа утверждает…

– А-а, к чертям все это! Воспользуйтесь моим именем. Даже лучше, проследите, чтоб мое фото сумели заполучить. Обожаю видеть свою физию в газете.

– Нормально будет впрямую сослаться на вас?

– О, вне всяких сомнений. Мы с Келлауэем, сказать правду, поцапались в тот единственный раз, когда встретились. Уверена, что он будет в восторге, узнав, что я до сих пор думаю о нем.

Труба-туба издала скорбный звук.

– Это противотуманная сирена? – спросила Айша.

– Это киты! – завопила Акоста. Рядом слышалось еще больше возбужденных криков. – Они нам серенаду поют!

Айша не поняла, как Дороти услышала сказанное Акоста, но девочка тут же запрыгала на месте.

– Дашь услышать? Можно мне послушать?

– Мисс Акоста? Дочка моя спрашивает, не могли бы вы подержать телефон так, чтоб она могла послушать китов?

– Дайте ей трубку!

Лантернгласс опустила свой телефон и прижала его к уху Дороти. И стояла, вглядываясь в дочь. Восемь лет. Глаза очень большие, лицо спокойное, внимательное. Слушает, как ей поет мир.

13 июля, 8 час. 42 мин.

Келлауэй проснулся еще до девяти, отлепился от дивана и пошлепал в туалетную комнату помочиться. Когда минут через десять вернулся обратно с тостом и кофе, собственная его широкая, щетинистая, безучастная физиономия красовалась на телеэкране над титром: «ПАЛЬБА СЕБЕ НА БЕДУ?» Он заснул при работающем телевизоре с выключенным звуком и неплохо выспался под молчаливое мигание жутковатого света. Ему стало легче: у него снова было оружие – Джимов британец «Вебли-Скотт», – и он погрузился в сон рядом с лежавшим на полу револьвером.

Вот и сидел он на краешке дивана, машинально держа в одной руке револьвер, а в другой – пульт. Прибавил звук.

«…по следам той истории, что Рэндал Келлауэй был выдворен из армии после обвинений в неоднократном применении излишнего насилия во время своей службы в военной полиции, – проговорил ведущий утренних новостей. Говорил он в стиле, введенном в моду Волком Блитцером[68]: отрывочными предложениями, выделяя голосом любое слово, звучавшее с разумным драматизмом. – И вот «Сент-Поссенти дайджест» выходит с шокирующим сообщением, что Келлауэю было запрещено иметь легкое стрелковое оружие из-за его угроз жене и маленькому сыну. Судебный пристав администрации шерифа Лорин Акоста подтвердила «Дайджесту», что Келлауэю ни в коем случае не было бы разрешено в виде исключения, как охраннику торгцентра, являться с оружием на работу и что наличие у него пистолета явилось бы прямым нарушением судебного запрета, принятого против него.

Ни слова не сказано, почему миссис Келлауэй обратилась в суд за запретом или характере угроз, обращенных мужем против нее. Мистеру Келлауэю и полиции Сент-Поссенти еще предстоит ответить на наши просьбы высказаться по этому поводу, но мы ждем, что сегодня начальник полиции Риклз сделает заявление, когда прибудет в торговый центр «Чудо-Водопады» в одиннадцать часов на церемонию зажжения свечей в память о павших во время недавнего нападения. Рэндал Келлауэй должен зажечь первую свечу и, возможно, тоже выскажется… точно мы не знаем, но мы там будем, вести в прямом эфире…»

Это все она, само собой. Эта черная, Лантернгласс, что заявилась вчера вечером к телестудии, чтобы подстроить ему ловушку. Не смогла оставить его в покое. Ей наплевать, увидит ли он еще когда-нибудь своего сына. Он для нее – всего лишь персонаж мерзкой статейки, которую она может использовать, чтоб какие-то там газеты продавались.

Он даже самому себе не смел признаваться, что какой-то частью своего существа начинал верить, что сумеет использовать свою негаданную известность как рычаг, чтобы вернуть все обратно: Холли с Джорджем, конечно, но и еще кое-что. Его права – вот слова, пришедшие на ум, но они были и то, и не совсем то. Речь шла не о его праве иметь оружие. Это так, лишь часть. Ему виделось нечто непорядочное в той Америке, где какая-то лыбящаяся латинка может обязывать его держаться подальше от своего собственного сына, не беря в расчет, что он вкалывает по пятьдесят часов в неделю, не беря в расчет, чем он пожертвовал как солдат, представляя свое государство во враждебной, чужой стране. Мысль о чернокожей коротышке, с ухмылкой тычущей своим мобильником ему в лицо, задающей ему свои жульнические вопросы, бросала его в жар. Казалось нелепым, что он живет в обществе, где такие, как она, могут зарабатывать себе на хлеб, унижая его. Ей наплевать было, что Джордж услышит по телевизору, что его отец – больной человек, берущий на мушку членов собственной семьи. Ей плевать, что выскажут Джорджу ребята в школе, что его будут дразнить, над ним будут издеваться. Лантернгласс решила, что он преступник, едва он ей на глаза попался. Он был белым и мужчиной. Понятное дело, он был преступником.

Келлауэй выключил телевизор.

Снаружи по гравию захрустели шины.