— Говори, — дикий вой. Щелчок. — Говори, — вой. Щелчок. — Говори. — Иоганн поднял лицо. Он был бледен, на лбу выступил пот. — Упорный какой… — процедил он сквозь зубы. — Говори, сволочь!

Изо рта пленного вдруг брызнула кровь, крик перешел в мучительный стон. Пленный выплевывал изо рта кровавые сгустки. И с ними…

— Иоганн! Сержант! — заорал Джек. Его словно сдуло с пленного. — Он, себе язык от… язык… — англичанина затрясло.

Швейцарец, что-то прохрипев, перевернул пленного рывком на спину. Глаза у того были зажмурены, в открытом рту бурлила кровь, а в ней подергивался липкий обрубок.

— Отлично, — рыкнул Иоганн и, ловко выхватив пистолет, снес пленному полчерепа. Поднимаясь на ноги, удивленно сказал: — Ничего не понимаю… на них это не похоже…

— Может, очень упорный? — предположил Джек, пытаясь скрыть дрожь. Иоганн скривился:

— Да ты же видел его. Обычный выродок… Ладно, пошли…

Внезапно оказалось, что никто из пяти пленных ничего не сказал. Еще двое точно так же откусили себя языки, у одного просто не выдержало сердце, а тот, бородатый, помер совершенно без видимых причин — перестал дышать. Подобное поведение для схваченных бандосов было совсем не характерным, Иоганн сказал правду, и все находились в полной растерянности.

Явившийся из деревни Осташко молча бросил на землю пластиковый пакет из-под продуктов.

— Что это? — уточнил Фишер.

— Цэ? — Хохол широко зевнул. — Да-а… той… — Он щелкнул пальцами. — А! Памятуешь войта, якого ты посадыв? От цэ вин.

— Слушай, если не по-английски, то хоть по-русски говори, — попросил Фишер. Осташко посмотрел удивленно:

— А я що? Цэ ж вин, твий староста! Я же кажу…

— Во-от… — Фишер дернул пакет. — Ну я так и знал, — безразлично сказал он.

На траву выкатилась голова со вздыбленными волосами. В оскаленных зубах торчала бумажка. Повинуясь жесту Фишера, О'Салливан нагнулся, выдернул ее и громко прочел написанное по-английски грамотной четкой скорописью:

«Пустая посуда звонче всего гремит. До встречи. Один из верных слуг Великого Хаоса».

* * *

В тот момент, когда полурота Фишера уничтожила отряд противника под Дере-Дере, четвертый взвод «Эдельвейса» был внезапно атакован при развертывании для патрулирования. Сожгли два «Элефанта», погибли семеро солдат, и получили тяжелые ранения трое. Одновременно с этим позиции стрелковой роты «Пендрагон» подверглись обстрелу РСЗО: были подожжены склады бензина, восемь человек погибли, одиннадцать получили тяжелые ранения. Ответный удар вертолетами пришелся в пустое место, но по возвращении оба вертолета повредили выпущенные из кустарника ракеты.

И наконец — уже на исходе дня — ворвавшиеся в расположение роты огневой поддержки «Гром» легкие машины фактически уничтожили роту, оставив после себя пятьдесят шесть трупов, двадцать пять тяжелораненых и почти сорок единиц сожженной авто- и бронетехники. Командир роты и двое солдат были захвачены и увезены живыми…

Быть часовым — сущее мучение. Шел дождь, и в бетонированном капонире было сыро. Кроме того, Джек находился в абсолютном напряге, памятуя, как он сам ползал по вражеским тылам совершенно незамеченным. А две с половиной сотни парней за спиной — это не слова, даже если дежуришь не один.

Поэтому, заметив движение, он не поднял тревогу сразу, а сначала пригляделся внимательней, держа это движение на прицеле.

Два человека… один вроде как поддерживает другого. И они не ползут, а идут. Подпустив их ближе, Джек громко, чтобы услышали соседние посты, окликнул:

— Стой, стрелять буду!

— Йоханнесбург, черт тебя побери, — ответили из темноты.

— Йорктаун, — откликнулся Джек облегченно. — Подходите.

— Друг, а ты сюда не подойдешь? — послышался тот же голос. — Я, если честно, слегка устал тащить.

Голос говорил по-английски с легким акцентом — вроде бы русским. В капонир между тем вбежали соседи слева и справа, парни из четвертого и шестого взводов.

— Я встречу, помощь нужна, похоже, — бросил Джек, выскакивая из окопа.

— Давай, мы прикроем, — согласился Марио ди Зуо, парнишка-португалец. Отто Йонге, немец, кивнул молча, беря автомат наперевес.

Двое странных ночных гостей терпеливо ждали на месте. Тот, что пониже и потоньше, почти висел на своем товарище, с другого плеча свисал чехол. Джек увидел, что более рослый — местный, и, похолодев, схватился за автомат, но махди ругнулся:

— Да не маши ты стволом, разуй уши — СВО-И! Помоги дотащить.

Второй — вроде бы в форме — еле прыгал на одной ноге. Джек перехватил его за пояс и перебросил его руку себе на плечо.

— Осторошшнее, — услышал он шипение сквозь зубы.

Махди спрыгнул в капонир первым и помог спуститься товарищу, которого сверху придерживал Джек.

— Позови любого офицера, — сказал махди голосом, не оставлявшим места для возражений. Марио побежал по траншее, кажется, даже не успев осознать приказ умом. — Ффу-у… — Он помог усесться спутнику и, выпрямившись, снял с плеча чехол — оказалось, он там не один, а два.

Джек и Отто смотрели на странного «посетителя» во все глаза. Нет, в свете направленного фонаря в руке Отто видно: это точно махди — смуглый, черноволосый, черноглазый, в драном халате, грязный, — но говорил он по-английски. А пока они разевали рты, махди, скривившись, поднес руку к глазам и, выдохнув «аххх…», что-то извлек из них. Поморгал покрасневшими серыми глазами и, видя удивление штурмовиков, коротко рассмеялся:

— Линзы. Теперь осталось вымыться и переодеться… Ты как?

Его напарник был одет в деформирующий маскхалат, волосы стягивала широкая повязка. Левая нога — босая — замотана грязным бинтом. Подняв лицо, он сказал:

— Ничего… — сипловатым голосом, и Джек сообразил, что это девчонка. — Болит только.

— Скоро поедешь в госпиталь, отлежишься. — «Махди» взъерошил ей волосы и достал из-под халата «парабеллум» в потертой кобуре и грубо кованный тесак. Потом, насвистывая, извлек из чехлов две снайперские винтовки в отличном состоянии — магазинки, — тщательно осмотрел их. Чему-то усмехнулся.

— Дай мою, — попросила девушка. У нее были мягкие карие глаза, красивые губы и густые волосы, правда, сейчас очень грязные.

— Держи…

Она умело приняла снайперку.

— Вообще-то я тебя тащить не должен был… но по знакомству… да и встреча из разряда «не может быть»… Сколько у тебя сегодня, кстати?

— Не сегодня. Я там три дня ползала… Одиннадцать. Отборненькие.

— Да ну?

— Честное пионерское. Могу салют отдать.

— И я еще тебя чему-то учил… — в голосе мужчины прозвучала отчетливая нежность.