Он сказал с сомнением:

— Может, лучше не надо? А то такое увидишь…

— Пока не увидел, — заверил я. — Может быть, — сказал я, — как и Целлестрин, ты часть своей души отпустил пока побегать, порезвиться? А то сидит сутками взаперти… Надо же быть милосердным!

Он ухмыльнулся, кивнул молотобойцам и, оставив молоток на рабочем столе, вышел со мной на свежий воздух, поднимающийся со дна огненной бездны, а тот, каким бы ни казался горячим, действительно свежий и даже прохладный в сравнении с тем, что в кузнице.

Я создал большую глиняную кружку, сразу же наполнив ее ромом, почему-то показалось, что именно ром ему понравится больше всего.

— От паладинов, — сказал я. — За людей огня и железа!.. Да здравствуют молот и клещи!

— И наковальня, — ответил он бодро и сделал мощный глоток. — И…

Он закашлялся, жутко перекривив и без того ужасное лицо.

— Передохни, — посоветовал я с фальшивым сочувствием. — У вас, монахов, здоровье слабовато…

Он посмотрел на меня свирепо, черная половина лица медленно побагровела.

— Думаешь, придумал, как создавать вино из огня… так и хвастаешься?

— Вино из огня, — повторил я. — А хорошо звучит!

Прокашлявшись, он сделал второй глоток, прислушался, как жидкий огонь катится по пищеводу.

— А вообще-то… в самом деле такое только для нас, мужчин… Те наверху помрут сразу…

— Потому угощаю только здесь, — сказал я. — Напиток настоящих мужчин!

Он с кружкой в руках оглядел меня оценивающе.

— Я знал, что не утерпишь… Меня зовут Гарнец. Кэпингем говорил о твоих доспехах. Ты пришел потому, что он обещал что-то?

— Да просто время девать некуда, — ответил я. — Сегодня покончили с темной тенью, бесчинствовала почти безнаказанно… и до завтра я свободен. Только завтра старшие братья мною заинтересуются. Слегка.

Он хмыкнул.

— Ну да, время просто девать некуда! Тем более что уже скоро полночь. Люблю людей, что его зря не теряют… Хочешь посмотреть, чем занимаемся?

— А покажете?

Он ухмыльнулся.

— Правильный вопрос. Конечно, покажем. Не все, конечно. И не сразу. А кто интересуется… монах или паладин?

Я пробормотал:

— Неужели я становлюсь похож на монаха? Нужно будет срочно кому-то морду набить. Или насчет дебоша подумать…

Он улыбнулся шире.

— Не поможет. Наш брат Жак дважды в неделю дерется, хотя дебоши устраивает чуть реже… но все равно остается монахом. В нашем монастыре рамки… гм…

— Широкие, — согласился я, — мне это весьма нравится. Так как насчет местных доспехов? Интересно сравнить…

— Можно, — ответил он уже без улыбки. — Брат Кэпингем пообещал выковать для тебя доспехи, каких никто и нигде… Теперь эта задача стала нашей.

— Не парьтесь, ребята, — сказал я дружелюбно, — я же знаю, таких вам не сковать. Это работа гномов! И не простых, а умельцев из южного королевства… где я немножко покуролесил. Здесь сплав орихалка с адамантием, получился особый адамантин, или адамантит, как его называют эльфы, хотя мне больше привычнее адамантер, так его зовут кобольды…

Он хмыкнул скептически.

— Как ни называй, но унобтаний и ценнее, и устойчивее. Его ничем не прошибить…

— Из орихалка был сделан щит Геракла, — напомнил я.

Он скривил рожу.

— И что? Он этим щитом почти и не попользовался, так что нельзя судить о его прочности. А вот доспехи из унобтания ничем нельзя прошибить, в том числе и никакой магией!

— Это уже что-то, — сказал я. — А чем-то… ну, святым?

Он посмотрел на меня остро.

— А это тебе зачем?

— Да так, — ответил я, — приходилось пару раз задираться с ангелами. Когда-то может дойти и до драки.

Он покачал головой, но по лицу я видел, идея создать доспехи одинаково несокрушимые для дьявола и ангелов кажется соблазнительной, как всякая изящная задача для умелого мастера.

— Надо подумать, — изрек он. — Пойдем, покажу кое-что из наших запасов. Не густо, но все же…

Он оглянулся, сквозь открытую дверь видно, как молотобойцы уложили на широкую наковальню второй брусок, раскаленный почти добела. Гарнец кивнул мне и пошел мимо них прямо в густой от раздуваемых мехов дым.

Я поспешил следом, дым выедает глаза, последние пару шагов сделал почти вслепую, а когда поднял веки, трепет пробежал по всему телу.

Мрачный зал, холодный и пустой, только серые с зеленью стены, уходящие высоко в полумрак, кое-где проемы, но не от древности и ветхости, это скорее пробоины. Камни в этих дырах опаленные, обугленные, а через дыры видно, что там еще есть пустоты.

Гарнец остановился впереди и ждал, выказывая некоторое нетерпение. Я догнал бегом, выдохнул с жаром:

— Никогда бы не подумал…

В дальнем углу странного зала, кто мог вытесать такое и зачем, одинокий стол с тиглями разного размера, а также медной, бронзовой и серебряной посудой, плюс из неизвестного металла, при виде которого у меня появилось нехорошее предчувствие.

Гарнец с ходу сбросил кожаный фартук, мне показалось, что он странно меняется: стал выше ростом, тоньше, черты лица заострились настолько, что и здоровая часть лица стала похожей на ту обугленную. Грубые толстые пальцы потеряли всякую корявость, за мерные стаканчики взялся нежно и деликатно.

— Ты полагаешь, — проговорил он рассеянно и не глядя на меня, — Храм там, наверху? Нет, он здесь…

Я старательно всматривался, как он приготовляет нечто в большой медной чаше. Цвет менялся трижды, жидкость становилась иногда тяжелой и вязкой, иногда легкой, как спирт, какое-то время наматывалась на палочку, которой размешивает, затем палочка вообще оставалось сухой, а мне начало казаться, что жидкость избегает к ней прикасаться, образуя вокруг палочки некий туннель.

После того как приготовил и перелил в большую чашу из непонятного мне материала, пробормотал то ли короткую молитву, то ли заклинание, но вид не набожный, да и какой набожный вид может быть у кузнеца или оружейника?

Напрягся я, только когда он начал медленно водить пальцами по краю чаши, а там началось некое странное брожение, жидкость приняла неприятный зловеще-зеленый цвет, пошел пар, а через пару мгновений там вообще вскипело.

Я спросил шепотом:

— Это что?

— Иначе никак, — ответил он негромко. — Если этим вот покрыть… неважно, металл или дерево, никакой топор или меч даже не царапнет.

— Формула известна? — спросил я.

Он посмотрел исподлобья.