Природа жестока. Мы, исследователи, не должны ни во что вмешиваться, потому что царство животных прекрасно управляется без нас. Но я невольно задалась вопросом: могло ли все сложиться иначе, если бы мы начали вести наблюдения за Кагисо много месяцев назад? Хотя, вообще-то, я понимала, насколько мала вероятность того, что мы заметили бы, в каком она положении, задолго до родов.

О чем тут можно говорить, если я и за собой-то не уследила.

Я не замечала отсутствия месячных, пока не перестала влезать в шорты, так что пришлось застегивать их с помощью булавки. После смерти детеныша Кагисо я пять дней наблюдала за ней и описывала горе слонихи, а потом отправилась в ближайший город, чтобы приобрести тест на беременность. Я сидела в туалете ресторанчика, где кормили цыплятами пири-пири, смотрела на две красные полоски и всхлипывала.

Вернувшись в лагерь, я взяла себя в руки, поговорила с Грантом и выпросила трехнедельный отпуск. Потом отправила Томасу голосовое сообщение, спросив, в силе ли его приглашение посетить Слоновий заповедник Новой Англии. Не прошло и двадцати минут, как он перезвонил и буквально засыпал меня вопросами. Соглашусь ли я жить в заповеднике в палатке? Надолго ли останусь? Может ли он встретить меня в аэропорту? Я ответила на все, опустив одну важнейшую деталь. А именно, что я беременна.

Правильно ли я поступила, утаив это от него? Наверное, нет. Мое поведение можно объяснить тем, что я изо дня в день была погружена в наблюдения за матриархальным обществом или элементарной трусостью, но мне хотелось присмотреться к Томасу, прежде чем он получит шанс заявить права на ребенка. В тот момент я сама еще не знала, сохраню ли беременность. И если бы я решилась рожать, то не лучше ли растить малыша самой, в Африке? Честно говоря, я сомневалась, что одна-единственная ночь, проведенная под баобабом, давала Томасу право голоса в этих вопросах.

В Бостоне я вывалилась из самолета, растрепанная и усталая, отстояла очередь на паспортный контроль, забрала багаж. Как только меня изрыгнуло из нутра аэропорта в зал, где встречали прибывающих, я сразу увидела Томаса. Он стоял за ограждением, зажатый между двумя шоферами в черных костюмах, и держал в кулаке вверх корнями какое-то вырванное из земли растение, как ведьмовской букет.

Я обогнула барьер с чемоданом на колесиках и спросила:

– Ты всегда приносишь такую икебану девушкам, которых встречаешь в аэропорту?

Он встряхнул «букет», и мне на кроссовки посыпались мелкие комочки земли.

– Это больше всего похоже на баобаб, – ответил Томас. – Флорист не сумел мне помочь, так что пришлось сымпровизировать.

Я попыталась заставить себя не видеть в этом знака, что Томас, как и я, надеется продолжить отношения с того места, на котором мы расстались, что произошедшее между нами не было мимолетным увлечением. Внутри меня пузырились радостные ожидания, но я решила поиграть в недогадливость. И поинтересовалась:

– С какой стати ты вообще решил принести мне баобаб?

– С такой, что слон в машину не помещается, – с улыбкой пояснил Томас.

Врачи скажут вам, что с точки зрения медицины это невозможно, слишком маленький срок беременности, но в тот момент я ощутила, как у меня внутри шевельнулся наш малыш, будто бабочка запорхала крылышками. Видимо, электрического разряда, проскочившего между нами, оказалось достаточно, чтобы в ребенке вспыхнуло желание появиться на свет.

По дороге в Нью-Гэмпшир, а путь оказался неблизкий, мы говорили о моих исследованиях: как справилось с утратой матриарха стадо Ммаабо; как тяжело было наблюдать за Кагисо, оплакивавшей сына. Томас с большим воодушевлением сообщил мне, что я стану свидетельницей прибытия в заповедник седьмой его обитательницы – африканской слонихи по имени Маура.

Того, что случилось между нами в ту ночь под баобабом, мы не касались.

Я также не упомянула и о том, как мне временами не хватало Томаса. Однажды я увидела двух молодых слонов, которые, как звезды футбола, пинали шар из навоза, и мне захотелось поделиться наблюдением с кем-то, кто мог бы оценить комизм ситуации. А иногда я вдруг просыпалась, ощущая прикосновения Томаса, будто отпечатки его пальцев оставили следы на моей коже.

На самом деле, за исключением принесенного в зал прилетов «букета», Томас вел себя так, будто наши отношения никогда не выходили за рамки контактов двух коллег-ученых. Я даже начала сомневаться, уж не приснилась ли мне та ночь и не является ли ребенок, которого я ношу под сердцем, плодом моей фантазии.

В заповедник мы приехали поздно вечером, у меня уже глаза слипались. Я сидела в машине, а Томас открывал ворота, сперва внешние, запертые на электронный замок, а потом вторые – внутренние.

– Слоны прекрасно умеют демонстрировать силу. Стоит нам поставить изгородь, и в половине случаев какая-нибудь из слоних сносит ее, просто чтобы показать, что она на это способна. – Он взглянул на меня. – Когда мы только-только открыли заповедник, нам без конца звонили живущие по соседству люди… Сообщали, что у них на заднем дворе слон.

– И что происходит, когда они сбегают?

– Ну, мы их возвращаем, – пояснил Томас. – Суть в том, что здесь слонов не наказывают за побеги, как это делают в зоопарках или цирках. Это все равно как с маленьким ребенком. Бывает, он действует вам на нервы, но это не значит, что вы его не любите.

При упоминании о детях я сложила руки на животе. И спросила:

– А ты никогда не думал о том, чтобы обзавестись семьей?

– У меня есть семья, – ответил он. – Невви, Гидеон и Грейс. Завтра познакомлю тебя с ними.

Мне вдруг словно бы пронзили грудь острым копьем. Ну почему я раньше не спросила Томаса, женат ли он? Надо же быть такой дурой!

– Без них мне бы здесь нипочем не управиться, – продолжил Томас, не замечая трагедии, разыгравшейся в моем сердце. – Невви двадцать лет проработала дрессировщицей в цирке на юге. Гидеон был ее учеником. Грейс его жена.

Узнав эти подробности, я успокоилась. Стало ясно, что ни один из упомянутых сотрудников заповедника не мог быть ни супругой, ни ребенком Томаса.

– У них есть дети?

– Слава богу, нет. Я и так плачу неимоверные страховые взносы, даже представить не могу, во что бы мне это обошлось, если бы по заповеднику бегал еще и ребенок.

Без сомнения, это был разумный ответ. Растить ребенка в заповеднике дикой природы так же нелепо, как и в этом приюте для животных. Слоны, которых здесь держали, по определению были проблемными: убили своих дрессировщиков или вели себя так агрессивно, что в зоопарке или цирке захотели от них избавиться. Однако ответ Томаса вызвал у меня странное чувство: как будто он провалил экзамен, даже не зная, что сдает его.

В темноте внутри вольеров ничего было не разглядеть, но, когда мы проехали за вторую высокую изгородь, я опустила стекло в машине, чтобы почувствовать знакомый слоновий запах, пыльный и травянистый. Вдалеке я услышала глухое урчание, напоминавшее раскат грома.