Лапшину нравилась его работа.

Горничной, которая убирала в номере этажом ниже, её работа не то чтобы нравилась, но вполне устраивала. Одно «но» — никто не предупредил её, что эта работа будет сопровождаться перестрелкой на верхних этажах. Она успокаивала себя мыслью о том, что это не её этаж, а значит, не придётся отмывать кровь — а кровь неминуемо там будет, нельзя же стрелять, и чтобы потом не было крови на полу, на мебели, на стенах. Если кто-то развлекается стрельбой, то кому-то неизбежно потом придётся ползать на коленях и оттирать кровь раствором крахмала. Горничная была немолода и повидала на своём веку разных подонков, которым ничего не стоит забрызгать весь номер кровью из-за своих дурацких капризов. Правда, обычно такие вещи случались поздно вечером или ночью, люди эти предварительно напивались или обкуривались травой, а ещё рядом обязательно находились женщины, бесстыдные молодые девки, из-за которых частенько и затевалась стрельба. Но сегодня всё было иначе — стреляли днём, а бегавшие по коридору люди с пистолетами были на удивление трезвы — насколько заметила горничная.

Тем не менее выстрелы и шум действовали на нервы. Но худшее, как оказалось, было впереди.

Худшее имело вид большого незнакомого мужчины с черным чемоданом в одной руке и с пистолетом в другой. Он ввалился в номер с балкона, причём до этой секунды горничная была абсолютно уверена, что там никого нет.

Горничная на всякий случай попятилась, растерянно наблюдая, как босые ступни мужчины шагают по ковру. Лапшин быстро огляделся, заглянул в соседнюю комнату, потом в ванную, никого не нашёл и остался этим доволен.

У входной двери Лапшин остановился, вопросительно посмотрел на горничную и ткнул стволом перед собой.

— Там кто-то меня ждёт? — тихо спросил он по-английски.

Горничная разобрала знакомое «кто-то» и на всякий случай отрицательно замотала головой.

— Неправда, — весело сказал Лапшин. — Меня там ждут. Мне обещали. Тот толстый турок сказал, что меня будут ждать внизу.

И он вышел в коридор. Горничная прислушалась — сначала было тихо. Потом раздался громкий звук, но на выстрел это было не похоже. Горничная решила, что это хлопнула дверь на лестницу. Это порадовало горничную — босоногий источник неприятностей вышел за пределы её компетенции. Она перекрестилась и снова принялась за работу.

Лапшин спускался по лестнице, и рациональная его часть без умолку трещала о том, что вся гостиница теперь превратилась в ловушку — администратор работает на Акмаля, все выходы перекрыты, а теперь ещё и полицию наверняка вызвали. «Может быть, может быть», — Лапшин не спорил, он просто хотел лично во всём убедиться. Каким бы грозным и безвыходным все ни казалось, у Лапшина имелся один контраргумент — против него действовали всего лишь люди. А люди имеют свойство ошибаться, как ошибся сегодня сам Лапшин. Даже Джеймс — мать его — Бонд иногда ошибается. А уж акмалевским ребятам сам Аллах сегодня велел не надрываться на работе. Во всяком случае Лапшин надеялся на такую директиву от Аллаха. Она бы ему не помешала.

С кейсом под мышкой и пистолетом в правой руке Лапшин прыгал по ступеням лестницы вниз. На верхних этажах пока было тихо, и это наделило Лапшина дурацкой радостью и дурацким оптимизмом в стиле а-ля колобок — я от этих ушёл и от тех ушёл, короче, тотально слинял. В этом порыве Лапшин пролетел последнюю пару пролётов и оказался перед закрытой дверью. Тут его рациональная часть проснулась и ухватила Лапшина за шиворот, удержав от беззаботного прорыва в неизвестно куда ведущую дверь.

— Ладно, — сказал Лапшин сам себе, положил кейс на пол и очень медленно потянул дверь на себя, пока в образовавшуюся щель не стали видны: противоположная стена, пол бледно-мраморного цвета и нечто похожее на тень, отбрасываемую человеком, находящимся чуть правее, вне поля зрения Лапшина. Исходивший с той же стороны смешанный запах табака и пота заставил Лапшина с максимальной осторожностью раскрыть дверь чуть пошире, чтобы пролезла рука и плечо… Удар, сдавленный хрип и втащенное в дверь головой вперёд тело. Ещё один контрольный удар, и беглый осмотр тела. Оружия не было, был мобильный телефон, пачка сигарет и — какая радость — белые спортивные туфли, подходящая замена где-то потерянным шлёпанцам Лапшина.

Он вышел наружу и огляделся — длинный коридор направо вёл в вестибюль гостиницы, слева, судя по звукам и запахам, находились служебные помещения. Лапшин повернул налево, прижав кейс к груди, а пистолет спрятав под кейсом. Какие-то люди громко разговаривали впереди и гремели посудой, Лапшин остановился, свернул в сторону — там стояло несколько тележек с отглаженным бельём, а в самом конце коридора опять-таки переговаривались люди. Оставалось надеяться, что это просто гостиничный персонал, а не люди Акмаля. Лапшин выдернул из стопки белья свежевыстиранный белый халат с логотипом гостиницы, набросил на плечи, чтобы кейс был более-менее прикрыт, и решительно зашагал на звуки кухни. Здесь нужно было не останавливаться и ни на что не обращать внимания — ни на что, кроме двери во внутренний двор гостиницы. Лапшин нашёл её и толкнул плечом, выпрыгивая наружу. Сзади что-то говорили, возможно, даже обращаясь к нему, но Лапшину это было по барабану. Он видел ворота, выводящие на улицу, и до этих ворот было метров сто-двести от силы. Это равнялось двадцати пяти секундам бега, но Лапшин не бежал, потому что во дворе возились какие-то люди — что-то неторопливо разгружали, что-то перекладывали с места на место… Ближе к воротам сидел толстый усатый мужик с кобурой, лениво листавший журнал с картинками. Все в этом дворике происходило медленно и спокойно, как и положено в летний, жаркий день, когда работа кажется совершенно нелогичным и неизбежным злом, которое в любом случае не заслуживает спешки и особых усилий. Лапшин не стал нарушать эту полусонную атмосферу, он шёл к воротам в том же ритме, в каком грузчики перемещали коробки, а охранник листал страницы журнала. И никто не обращал на Лапшина внимания, потому что обращать на что-то внимание было так же нелогично и не нужно в жаркий, летний полдень, когда единственным врагом во всём мире является стрелка часов, издевательски медленно отсчитывающая время до окончания рабочего дня.

И всё было так замечательно, все становилось ещё лучше с каждым шагом. А потом вдруг стало гораздо хуже. Потому что хлопнула дверь, а затем сзади кто-то закричал. И грузчики остановились. И уставились на Лапшина — он почувствовал это и положил палец на спусковой крючок. И грузный охранник перестал листать журнал. И поднял глаза на приближающегося Лапшина. И стал сердито сдвигать брови на переносице — медленно и неохотно. Лапшин понял, что свой пистолет из кобуры этот человек вытащит только к завтрашнему утру, так что, пожалуй, и не стоит стрелять ему в грудь. Лапшин ускорил шаг.

Сзади кричали, и, насколько Лапшин разобрал слова, кричал ему вслед какой-то гостиничный менеджер — что-то типа «Куда, скотина, пошёл?!» и «Немедленно вернись, скотина!». Лапшин был готов понять заботу менеджера о трудовой дисциплине, но возвращаться и объяснять, что менеджер его с кем-то перепутал, он не собирался.