— Справиться-то справятся, в том сомнений нет, — вздохнул Ягайло. — Вопрос — как. Не хочется, чтоб под самострелы попали или ног в капканах лишились.

— Да ладно тебе, — встрял Яромир. — Чего там мужики, бабы еще нарожают.

— Я тоже так думал недавно совсем. Но передумал… А, ладно, — оборвал он сам себя, — долгий и бесполезный то разговор. О другом сейчас мыслить надо. Где площадка для машин камнеметных, про которую князь сказывал?

— Да ты на ней сидишь, почитай. Вот за теми кустиками есть пригорочек безлесный, саженей тридцать в поперечнике, как раз хватит основания поставить и снаряду полететь, за верхушки не цепляясь.

— А стук топоров в крепости не услышат? — поинтересовалась Олеся. — Звук по-над водой далеко распространяется…

Разведчики и Ягайло глянули на нее уважительно.

— Не должны. Три версты, чай, немало, да и ветер от них в нашу сторону. Снесет звук.

— А пушки как же? — спросил Яромир, по всему видать, прикипевший сердцем к своей артиллерии. — Они с холма того до крепости не дострелят. Да и деревья помешают. Ствол надо задирать так, что заряд скорее обратно на голову свалится.

— Пушки ближе подтаскивать надобно. На прямую видимость, — задумчиво произнес воевода.

— Опасно то, — ответил Яромир. — У нас-то бочки, почитай, а у них стволы литые да с верхов стрелять будут. Заметят, так в щепу разнесут, пока наши пушкари изготовятся.

— А если их на лодках оставить? — предложил Глеб.

— Это как же? — уточнил Ягайло.

— Ну, поставить туда деревяшку какую, чтоб ствол упереть, да и пальнуть прямо с воды.

— То идея хорошая, — пробормотал Яромир, задумчиво потирая щеку. — Да невыполнимая. Упор нужно крепкий, не то отдачей лодке днище прошибет али саму ее опрокинет. Не того у нас размера корабли.

— А если их без лафета, на руках принесть? — задумчиво произнес Ягайло. — Скажем, приделать под дно пушкам две толстые палки, поставить четырех мужиков покрепче к ним, да пятого с фитилем запальным сзади. Выбегут они на берег, положат ту орудию, как фитильщик выцелит, да и бахнут?

— Бахнуть-то они бахнут, да разве попадут куда? — усомнился десятник.

— Попасть, оно, конечно, неплохо бы, да только все равно с двух-трех раз крепость не разобьешь, а шума наделать много можно. И страху на врагов нагнать.

— Не пужливые люди-то в крепостице сидят, — вставил Глеб.

— То тебе лучше нас ведомо! — злясь на себя за собственную злость, рявкнул Ягайло. — Только ты их видел, если не набрехал тогда.

— Знаешь, витязь. — Княжич встал со своего пенька, гордо выпятил грудь и положил руку на рукоять сабли. — Ты для меня много доброго сделал, за что тебе поклон, но с хулой мириться я не буду.

— Ух ты, а у цыпленка перья выросли, — издевательски ухмыльнулся Ягайло. — Хотя нет, перья-то давно выросли, да только теперь он их из бабьих в мужские перекрасил наконец.

Глеб с визгом вырвал саблю из ножен, замахнулся и кинулся на Ягайло. Тот выставил вперед ногу и подбил его в голень, втянул голову в плечи, чтоб ненароком не зацепило пролетающее над головой тело, и удовлетворенно усмехнулся густому, жирному всплеску в соседнем бочаге.

Разведчики прыснули в кулак, военачальники неодобрительно покачали головами, Олеся вскочила, сжимая и разжимая кулачки. Щеки ее пошли красными пятнами.

— Зачем ты так, витязь?!

— А чего он на меня с саблей кидается? — по-детски запальчиво спросил Ягайло.

— Да я не про то. Чего его платьем женским попрекать?

— Ну… Не знаю, само как-то… — пробормотал витязь, прислушиваясь к бултыханию княжича.

— А что он, по-твоему, делать должен был? Охранники его предателями оказались, при княжьем дворе заговор, ты оттуда, так кто знает? Вот открылся бы он тебе, а ты б из стана недругов оказался? Да боец, с коим сравнить даже некого в этих краях. Прибил бы его, да концы в болото. Никто б, у кого разума чуть есть, такого делать не стал. Понимаешь? — на одном дыхании выпалила Олеся.

— Как не понять, — понурился Ягайло. — Ладно, обещаю об том больше не поминать. — Он снова прислушался к бултыханию княжича, которое неприятно напомнило витязю предсмертные барахтанья Акимки. — Пойду помогу, что ль…

Только он поднялся, облепленный бурой болотной грязью княжич появился из-за дерева. Глаза его были выпучены, рот перекошен криком, сабля, с которой летели грязные капли, поднята над головой.

Ягайло, не думая, выбросил вперед руку. Литой кулак встретился с подбородком юноши, тот остановился, будто налетев на стену, сломался в коленях и осел в траву.

— О как! — удивился воевода.

— Черт возьми, — пробормотал Ягайло, наклоняясь над телом. — Не хотел я. Само как-то…

— Да что ты заладил: само, само… — Олеся буквально выплевывала слова через сжатые зубы. — Сначала довел парня, а потом еще и опозорил. — Она присела рядом и положила голову юноши себе на колени.

— Ягайле проиграть не стыдно, — улыбнулся Яромир. — Такое не за унижение, за науку почитать надо. Смотри как, с одного удара погасил. Раз — и все.

— Вот и почитай сам, когда от этого зверя по мордам получишь! Да благодари. В ножки кланяйся!

— Ну полно, Олеся, — попытался успокоить ее Ягайло. — Дело-то обычное, мужское.

— Ах, не из-за меня ли вы так распетушились? — На лице девицы проступила улыбка с явным оттенком бахвальства.

Ягайло хотел возразить, да не стал. Пусть так думает, тише вести себя будет. А то, что он стал недолюбливать Глеба после развоплощения Евлампии, за крушение своих надежд и планов и за гаденькое чувство привязанности к женщине, которая и женщиной-то не была, то вообще никому знать не след.

Глеб застонал. Заворочался. Оживать начал.

— Ну что, пойдем, сами поглядим на место будущей битвы, — сказал Ягайло, поглядывая на Яромира, воеводу и непримечательного мужичка, начальника ополченцев.

— Пойдем, только над камнеметами старшего надобно позвать, пусть тоже посмотрит.

— То верно. — Воевода кивнул одному из разведчиков — мол, сбегай приведи — и повернулся к их начальнику: — Ну, показывай, куда идти. Да места посуше выбирай, пусть и времени больше дорога займет.

Разведчик кивнул и нырнул в кусты. Военачальники вместе с подошедшим мастером камнеметных машин последовали за ним. Постепенно лес становился темнее. Жизнеутверждающие березки и черничник под ногами сменили ели, забиравшие весь свет и душащие гнилой хвоей подлесок. Ветерок пропал, воздух стал холодным и спертым, ощутимо потянуло болотной гнилью.

— Мрачновато тут, — поежился не любивший болот Яромир.

— Низина потому что. Длинный склон. Он к озеру бывшему приводит, на котором суша не более чем острова. Раньше оно, видать, больше было, да обмелело, заросло тиной, в болото превратилось.