– Я… понимаю.

Пару минут Эллен просто смотрит на сына. Он нервно ерзает в кресле.

Внезапно, достав телефон, она вскакивает и задвигает свое кресло за стол.

– Ладно, я освобожу свое расписание на сегодняшний день, – говорит она. – Мне нужно время, чтобы… подготовить материалы. Ты будешь свободен через час? Мы можем встретиться здесь. Я закажу еду. Захвати, эм… свой паспорт и все расписки и важные документы, милый.

Не желая слушать, свободен ли он, она просто выходит из комнаты и исчезает в коридоре. Дверь даже не успевает за ней закрыться, когда Алекс видит напоминание на телефоне: «От мамы: 14:00 первый этаж, западное крыло, доклад по международной этике и сексуальному самоопределению».

Спустя час перед Алексом выстраиваются картонные коробки с китайской едой, а перед глазами высвечивается первый слайд презентации: «Сексуальные эксперименты с зарубежными монархами: нюансы».

Алекс думает, не слишком ли поздно, чтобы пойти и сигануть с крыши.

– Ладно, – говорит Эллен, когда он садится, почти тем же тоном, каким сам Алекс разговаривал с ней до этого. – Прежде чем мы начнем, я… я хочу быть честна. Я люблю тебя и поддержу в любом случае. Но мы, честно говоря, в настоящей логистической и этической жопе, поэтому необходимо убедиться, что все в порядке. Договорились?

Название следующего слайда гласит: «Исследуем свою сексуальную ориентацию: верный подход, но необходимо ли делать это с принцем Англии?» Эллен извиняется – у нее не было времени придумывать названия получше. Алекс всерьез задумывается о смерти.

Следующий слайд: «Федеральный бюджет, расходы на поездки, грязные звоночки и ты».

Его мать крайне обеспокоена. Не пользовался ли Алекс частными полетами, оплачиваемыми из средств федерального бюджета, для своих личных встреч с Генри? Нет, не пользовался. Не медля ни минуты, она заставляет его заполнить целую кучу бумаг, чтобы прикрыть их задницы. Пункт за пунктом проверять их отношения, в особенности тогда, когда большинство из тех вещей, о которых спрашивает мать, они не обсуждали даже с Генри, – по-идиотски и неправильно.

Наконец все заканчивается, и, перенеся мучительные страдания, Алекс все же остается жив, а это уже что-то. Мать забирает у него последнюю анкету и кладет листок в конверт с остальными документами. Отложив его в сторону, она снимает очки.

– Итак, – произносит Эллен. – Дело такое. Я знаю, что многое взвалила на тебя. Но я делаю это, потому что доверяю тебе. Ты тупица, но я тебе доверяю, так же, как доверяю твоим суждениям. Много лет назад я пообещала, что никогда не заставлю тебя быть тем, кем ты не являешься. Поэтому, как президент или как мать, я не стану запрещать тебе видеться с ним.

Она делает паузу в ожидании от Алекса подтверждающего кивка.

– Но, – продолжает Эллен, – все это охренеть как серьезно. Это не просто какой-то твой одноклассник или интерн. Ты должен долго и основательно надо всем подумать, потому что ты подвергаешь себя, свою карьеру и, кроме всего прочего, эту кампанию и всю администрацию большой опасности. Я знаю, что ты молод, но такое решение – одно на миллион. Даже если ты не останешься с ним навсегда, если люди узнают обо всем, это пристанет к тебе навечно. Поэтому тебе необходимо понять, тянут ли твои чувства к нему на понятие «навечно». И, если нет, то оборвать все к чертовой матери.

Она кладет руки на стол перед собой, и между ними сгущается тишина. Алекс чувствует, как в горле образовался ком.

Навечно. Невероятно сильное слово, к которому он собирался прийти только лет через десять, не меньше.

– Кроме того, – добавляет мать. – Мне очень жаль, милый, но я отстраняю тебя от участия в кампании.

В мгновение ока Алекс возвращается к суровой реальности. Живот резко сводит.

– Подожди, не надо…

– Это не обсуждается, Алекс, – говорит Эллен. На лице ее действительно читается сожаление, но стиснутые зубы ему слишком хорошо знакомы. – Я не могу так рисковать. Ты слишком близок к солнцу. Мы скажем прессе, что ты решил сосредоточиться на других вариантах развития своей карьеры. Я попрошу, чтобы до конца недели твой стол освободили.

Она протягивает ладонь. До Алекса наконец доходит.

Сунув руку в карман, он достает оттуда значок кампании. Первый артефакт за всю его карьеру – карьеру, которую он умудрился развалить за несколько месяцев. Он отдает его матери.

– Ах да, и последнее, – говорит она, роясь в бумагах. Ее тон вновь приобретает деловой оттенок. – Я знаю, что в школах Техаса нет полового воспитания от слова «совсем» и мы не касались этой темы в своих разговорах, в чем, разумеется, моя вина. В общем, я просто хотела убедиться, что ты знаешь о том, что необходимо использовать презервативы даже несмотря на то, что ты…

– Да, спасибо, мам! – почти кричит Алекс, спешно покидая комнату.

– Подожди, дорогой, – бросает Эллен ему вслед. – Я попросила центр планирования семьи распространить их брюшюры, возьми себе одну из них! Их разносят курьеры!

Сборище дураков и мошенников

От: А

8/10/20 1:04 AM

Кому: Генри

Г,

ты читал письма Александра Гамильтона к Джону Лоуренсу?

О чем вообще я? Конечно же, не читал. Тебя, вероятно, разжаловали бы из наследника престола за такие симпатии к революционерам.

Что ж, с тех пор как меня выкинули из кампании, мне не осталось ничего, кроме как смотреть кабельное (день за днем с усердием разрушать свои мозговые клетки), перечитывать «Гарри Поттера» и перебирать старье из колледжа. Просто смотрю на бумаги и думаю: «Оценка отлично», да, я так рад, что писал это всю ночь, не смыкая глаз, чтобы единственным получить 98 баллов из всей группы, а впоследствии бесцеремонно быть уволенным со своей первой работы и быть изгнанным в собственную спальню! Отличная работа, Алекс!

Именно такие чувства ты испытываешь, все время находясь во дворце? Дерьмово, дружище.

Так вот, я рылся в своих вещах из колледжа и нашел то исследование, которое делал по переписке Гамильтона военных лет. Слушай: думаю, Гамильтон был би. Его письма к Лоуренсу почти наполнены романтикой не меньше, чем его письма к жене. Половина из них подписана «Ваш» или «С любовью, Ваш», а последнее письмо перед смертью Лоуренса обозначено, как «Ваш навсегда». Я не могу понять, почему никто не рассматривает вероятность того, что один из отцов-основателей был нетрадиционной ориентации (кроме Чернова в его биографии – великолепная книга, кстати говоря, обрати внимание на прикрепленную библиографию). То есть я понимаю, почему, но все же.

В общем, я нашел эту часть письма, которое он писал Лоуренсу, и оно заставило меня вспомнить о тебе. И обо мне, наверное:

«Истина в том, что я – несчастный, но честный человек, который делится своими чувствами со всеми и с особым упорством. Я говорю это Вам, потому что Вы знаете об этом и не станете судить меня за мое тщеславие. Я ненавижу конгресс, я ненавижу армию, я ненавижу мир, я ненавижу Вас. Все они сборище дураков и мошенников, из которого, я почти исключаю Вас…»