Нью-Йорк

Покидая Сайгон, председатель комитета начальников штабов генерал Уиллер увозит с собой новый план расширения войны во Вьетнаме…

* * *

Так уж случилось, что именно следующий день коренным образом изменил несколько испортившиеся взаимоотношения с нашим командиром. Утром я проснулся на удивление рано. То ли завершилась долго мучившая меня акклиматизация, то ли просто хорошо выспался, не знаю. Но глаза мои открылись ровно в половине шестого, и сна не было ни в одном из них. Натянув влажную от утренней сырости форму, потихоньку выбираюсь на улицу. Разжигаю костер, и, выплеснув в котелок остатки воды для приготовления утренней каши, отправляюсь к реке. Должен сказать, что берега значительной части вьетнамских рек достаточно своеобразны. Жадная до воды и солнца растительность подходит не то что к краю берега, а перехлестывает дальше и обычно нависает над руслом своеобразным валом. Вал этот бывает столь плотен и непроницаем для зрения, что ничего не стоит сделать лишний шаг и через мгновение оказаться по пояс, а то и по грудь в воде. Мы этого очень опасаемся и на реку ходим только заранее прорубленным маршрутом. Не потому, естественно, что боимся лишний раз промокнуть, нет, причина несколько в ином. Как-то, еще на пути сюда, Стулов, между прочим, упомянул о том, что в здешних водах водятся крокодилы. Переспросить было как-то неприлично, поскольку слова его предназначались не для наших ушей, но информацию мы на «ус» моментально намотали. Да и вообще, вода есть вода, мало ли что может скрываться под ее мутноватой поверхностью.

Поэтому купаться я иду к специальной площадке, вырубленной в зарослях артиллеристами. Там все устроено по уму. Есть бамбуковый помост, на котором может одновременно раздеваться до двух десятков человек, есть специальные вешалки для одежды и оружия. Есть даже несколько притащенных неизвестно откуда плоских камней, на которых они (да и мы тоже) стирают свое белье. Все, конечно, сделано примитивно, на уровне каменного века, но со старанием и любовно. Все лыковые завязки аккуратно обрезаны, все палочки тщательно закруглены. Красота, да и только. Пользуясь тем, что вокруг никого нет, быстро раздеваюсь догола, кладу пистолет на ближайший к воде валун (это на случай появления крокодила) и, вооружившись одним лишь куском мыла, опасливо лезу в воду. Ух-х, хорошо! Поначалу вода кажется холодной, но через минуту тело привыкает и появляется необоримый соблазн лечь в эти ласковые струи всем телом и как в детстве размашисто поплыть к далекому противоположному берегу. Сзади, метрах в двадцати-тридцати тревожно хрустит сухая ветка. Торопливо промываю глаза и поворачиваюсь. Слава Богу, это только вьетнамский часовой. Поняв, с кем имеет дело, он приветливо машет мне рукой и мгновенно исчезает в плотной прибрежной зелени. Желание поплавать мгновенно пропадает. Спешно смываю мыльные разводы и выскакиваю на сушу. Полотенец у нас нет, тоже погибли, и вытираться приходится старыми нательными рубашками. Пока я утирался, вода унесла замыленную воду, и я без опасения набираю воду в транспортный котелок, названый так потому, что в нем никогда ничего не варят, используют только для доставки в лагерь воды. Тащусь наверх и размышляю о том, почему так несправедливо все устроено: только вымоешься и охладишься, как приходится на гору тащиться и вновь потеть?

В нашем становище все уже на ногах. Грустный, обросший и явно не выспавшийся Басюра уныло перемешивает палкой кашу в котелке. Камо своим устрашающим кинжалом взрезает банки с тушенкой, а Преснухин ломает сучья для костра. Не видно только капитана и Толика. Заглядываю в откинутый полог офицерской палатки, но и там никого нет.

— Они на батарею пошли, — удовлетворяет мое любопытство Федор, — думают, Стулова сегодня забрать.

Я киваю в ответ и несу воду к столу.

— Здорово, кацо! — Камо приветственно вскидывает кухонный нож. — Почем воду продаешь?

Это у нас такая игра придумана, чтобы не забыть, какой день на дворе. Тот, кого спрашивают, должен назвать хотя бы число, а еще лучше и день недели.

— Э-мн, — задумываюсь я, застигнутый коварным грузином врасплох. — Пожалуй, что за двадцать пять рублей отдам, — выговариваю я наконец.

— Вах, как продешевил, — ликует телеграфист, — сегодня она по двадцать шесть идет!

«Ну, все ясно, — понимаю я, вешая котелок на привязанный к пальме железный крюк, — опять потерял чувство реальности».

Завтрак уже готов, и мы жадно опорожняем миски. Капитана все еще нет, и мы заученно приступаем к своим ежедневным обязанностям. Басюра бежит запускать генератор, Камо собирает грязную посуду и складывает ее в специальный «помойный» таз, а мы с Федором неспешно направляемся к «радийной» машине.

Внезапно я ощутил, что мирная, в чем-то даже идиллическая картинка утреннего пейзажа резко переменилась. Неожиданно «гукнул» скрытый в далеких зарослях «ревун», и безмятежная розово-утренняя юго-восточная тишина разом рухнула. Круто развернувшись, я и Преснухин торопливо бросаемся к опушке, благо бежать до нее совсем не далеко. Миновав кольцо плотных зарослей, окружающих нашу рощу, выскакиваем на бывшее узенькое поле, через которое с вершины нашего холма можно частично разглядеть артиллерийские позиции. Видно, что там объявлен полный аврал. Истошной скороговоркой дружно кричат торопливо выскакивающие из командирской землянки совсем еще юные, можно сказать, свежеиспеченные лейтенанты-артиллеристы, бросаясь каждый к своему орудию. Толпившиеся около походной кухни солдаты, побросав свои до блеска начищенные алюминиевые миски, опрометью мчатся на их гортанно-свистящие крики. Мы же пока только топчемся на месте, не совсем понимая, что в данную минуту надлежит делать именно нам. Ожидая скорого появления либо Воронина, либо Щербакова, либо того и другого вместе, мы с досужим любопытством наблюдаем за тем, как расчеты споро занимают свои места на расчищенных от растительности полянках. Прекрасно видно, что они на полном серьезе готовят орудия к стрельбе. Из зарослей густых, так называемых нижних кустов, растущих метрах в семидесяти от нашей рощи, тяжело дыша, выскакивает капитан Воронин.

— Что вы там стоите как истуканы? — задыхаясь от бега, кричит он нам, сложив ладони рупором. — С поста наблюдения передали… что в нашем районе появилось несколько групп самолетов противника. Придется некоторое время отсидеться в бомбоубежище. За мной! — машет он нам рукой и, повернувшись на месте, вновь исчезает в зарослях.

Мы ринулись было за ним, но в своем продвижении через эти довольно плотные кусты сильно уклонились от первоначального направления. В результате я на пару с напряженно сопящим мне в спину Преснухиным выбежал из лесочка совсем не там, где планировали.

— Куда это мы так торопимся? — спросил Федор, протирая залитые росой глаза. — А вообще хорошо по лесу с утра побегать, — добавил он с сарказмом в голосе, — и умываться не надо.

— Капитан нас вроде в бомбоубежище звал, — отозвался я, озираясь по сторонам, — но где оно находится, не имею ни малейшего понятия.

— Черт с ним, — отозвался тот, — побежали лучше обратно.

И мы помчались вверх по склону холма. Ревун на батарее зашелся в длинном вопле и неожиданно резко, будто невидимая рука бритвой перерезала ему глотку, умолк. Невольно замедлив бег, мы оглянулись. И тут же заметили, как в руке стоящего примерно в трехстах метрах от нас командира зенитного орудия появился красный флажок. Мы озадаченно переглянулись, смутно догадываясь, что ничего хорошего нас в ближайшие минуты не ждет.