Е.П.: Это важно понять. Потому что молодой читатель может подумать: а, собственно, о чем вообще идет речь? Ну, джаз, ну и что? Ну, скучнейшая музыка…

А.К.: А джаз в наше время, во времена Аксенова, — это был выбор всей будущей судьбы. Вот как.

В 2009 году не стало Василия Павловича Аксенова. Вместе с Беллой мы пришли в Центральный дом литераторов на панихиду. Я находился на сцене рядом с его гробом, а Белла, пройдя через мучительную процедуру прощания, сидела в первом ряду партера рядом с Майей, обняв ее за плечи. Неожиданно ко мне обратился Сергей Александрович Филатов[157]:

— Борис, только вы можете провести траурную церемонию прощания с нашим общим другом. Поручили мне, но я не чувствую в себе сил на это и прошу вас сказать слова о Василии.

И я почувствовал, что отказаться не имею морального права. Времени на размышления не было. Кругом находились близкие друзья Васи: Белла Ахмадулина, Виктор Ерофеев, Александр Кабаков, Андрей Вознесенский, Зоя Богуславская, Алла Гербер, Владимир Войнович. «Что все-таки самое главное в Аксенове?» — на этот вопрос предстояло отвечать мне, и я шагнул к микрофону…

Я был свидетелем самого трудного периода жизни Василия Аксенова, когда он для себя решал: каким путем пойти в литературе и в жизни, что было для него неразделимо.

Сейчас я вспоминаю время, когда Аксенов писал «Ожог». Он, подобно зверю перед прыжком, был внутренне напряжен. Тогда он со своей матерью Евгенией Семеновной Гинзбург был в Париже, куда приехал из Берлина. За ним повсюду неустанно следил КГБ, за ним и за рукописью романа. Это был переломный момент в его судьбе. И Вася решился: вместе с матерью поехал в Париж без официального разрешения КГБ. Он хотел быть внутренне свободным и именно тогда решил печатать этот роман на Западе. Решение пришло тогда, но осуществил его Аксенов позднее. Книга вышла ко времени отъезда Аксенова в Штаты, после истории с «Метрополем».

Что заставило Аксенова стать во главе этого издания? Думаю, чувство ответственности перед Богом, перед самим собой и перед поколением, которое Аксенов возглавлял. Александр Исаевич Солженицын вопрошал в предисловии к «Архипелагу ГУЛАГ»: кому, как не мне? Это и есть чувство совести и чувство самосознания гения. Это чувство владело и Василием Аксеновым.

Стремительно ворвавшись в литературу, он поразил нас всех, его современников, своими рассказами, повестями и сценариями. Мироощущением молодого человека, пришедшего в жизнь во время стихийной «оттепели», человека, несущего в себе заряд только что родившегося чувства свободы, с которой никто тогда не умел обращаться и не знал, что с ней делать дальше. Потому что все вокруг было нельзя. Аксенов заронил только «искру». Он тоже не знал, что делать. Но «вершители судеб» страны в лице ее тогдашнего вождя Никиты Хрущева хорошо понимали опасность такой «искры». Вся коммунистическая пропаганда строилась на этой «искре» в своем, нужном для коммунистов смысле. Но вожди не понимали, что это слово не имеет политической окраски, потому «искра» может сработать против них самих. Что и произошло. Учиненный Хрущевым разгон молодой поросли не дал нужного результата. Хрущев выкрикнул в адрес Аксенова:

— Вы мстите за смерть вашего отца!

На что Вася в своей медлительной манере спокойно ответил:

— Мой отец жив, Никита Сергеевич!

Оторопевший Хрущев метнул злобный взгляд в сторону своих помощников, давших неточную информацию.

В то время в литературе все более и более обозначался кризис. Кризис жанра.

Аксенов отреагировал по-писательски точно: опубликовал «Затоваренную бочкотару». Цензура не могла придраться к повести: в ней не было ничего антисоветского. Но трактовкой жизненного процесса как совершенно бессмысленного действа и своим языком, выражающим абсурдистское начало, открытое им в окружающей действительности, «Бочкотара» принесла Аксенову лавры самого чуткого писателя современности. Теперь уже литературоведам предстояло разобраться, кто на чьем языке говорит: Аксенов на языке народа или народ на языке Аксенова.

А дальше был «Метрополь». Это была человеческая эпопея. Поразительно, что несмотря на совершенно разный возраст (Семену Израилевичу Липкину — за семьдесят, а Пете Кожевникову — двадцать пять) и совершенно разные судьбы участников альманаха, писатели откликнулись на призыв Василия Аксенова участвовать в неподцензурном издании, проявив удивительное единство взглядов, и с огромным удовольствием проводили время вместе, выпивая, разговаривая и вступая в отношения подлинно дружеские, что теперь проверено временем. Конечно, замечательно, что среди участников альманаха оказался Володя Высоцкий, который буквально освещал своим присутствием те собрания, на которые приходил. Зародившиеся тогда дружеские связи остались на всю жизнь, в том числе дружба с Инной Лиснянской, Виктором Ерофеевым и Евгением Поповым.

Отношения с Андреем Битовым и Фазилем Искандером заметно укрепились и тоже стали составной частью нашей общей жизни. В заключение могу добавить только, что встречи эти происходили в моей мастерской, и это было счастливое время, потому что помыслы наши были чисты.

Это чувство выполненного долга перед самим собой и давало то радостное и веселое ощущение внутреннего удовлетворения, которое нами тогда владело. На ступенях моей мастерской встречались все участники альманаха, в их числе выдающийся писатель Фридрих Горенштейн, тонкие поэты Юрий Кублановский и Евгений Рейн, востоковед и писатель Борис Вахтин, философ Виктор Тростников, всегда мрачный Юрий Карабчиевский и всегда, наоборот, веселый Марк Розовский.

Затем последовал разгром «Метрополя». Писателям официального толка давали в Союзе писателей ключ от комнаты, в которой лежал альманах. Начались проработки альманаха и его авторов в газете «Московский литератор», а потом и на страницах центральных газет.

Больше всех попало Василию Аксенову. Наконец, обстановка сложилась так, что руководство Союза писателей объявило Аксенову: дальнейшее его присутствие на территории страны нежелательно.

Начались проводы Аксенова.

Так совпали жизненные обстоятельства, что за два дня до отъезда Василия у Беллы умер отец.

Отец Беллы прошел всю войну и окончил ее в чине подполковника артиллерии. А потом стал работать в системе таможенных органов, в которых занимал довольно крупные должности.

На похороны пришли Вася и Майя и наши грузинские друзья Юра Чачхиани и Резо Акашукели, а также руководители таможенной службы в очень высоких чинах, но среди таможенников было несколько парней, только начинающих службу. Один из них, симпатичный молодой человек, высокий и красивый, очень сблизился с нами и Васей Аксеновым во время скорбной церемонии поминок.