– Погоди… – начала догадываться Маша. – То есть ты хочешь сказать, что это он нанял твоего этого… Бориса? И устроил для тебя спектакль?

– Врубилась, идиотка? Или делаешь вид, что только сейчас узнала? – расхохоталась Марина, смех вышел злой, будто лающий. – Неделю на Мальдивах оплатил! Наверное, это и был Боречкин гонорар: Мальдивы и еще переспать с самой Винецкой. Неплохо за неделю работы, да? А потом этот сукин кот смылся, оставив меня в каком-то вшивом бунгало без копейки денег и обратного билета! Так нет – ему мало! Он еще и тебя на все мои роли пристроил, чтоб меня окончательно с грязью смешать?

– Марин, я ничего не знала… Честное слово! Он же в тот день пришел к тебе с букетом. Сказал, что вы недавно познакомились… Я и подумать не могла! Я… мы… мы тебя вместе выручали – вот и все! Честное слово!

– Не знаю, какой уж у него был план, когда он ко мне с букетом приперся – знал ведь, сволочь, что я его не пущу! Но удачно попал на милую наивную девочку Машеньку, которая верит в любовь с первого взгляда. Он тебя использовал, дура, и не делай вид, что ты этого не понимаешь! Сперва вы вместе макнули меня в дерьмо по уши, а потом вместе вытащили – и думаете, на этом все, да? Не выйдет! Я вам обоим еще покажу, что значит Марина Винецкая! У меня есть связи и деньги, и этот импотент мне не нужен! И ты не нужна! Проваливай, знать тебя не желаю!

Марина стояла перед сестрой, сжимая кулаки, глаза ее горели от ярости. Маша испуганно отодвинулась, потом встала и молча вышла в прихожую. Когда она закрыла дверь, из комнаты послышались истерические рыдания.

– Владимир Иванович, это правда? – спросила Маша, садясь в машину (Марина как в воду глядела: Онисимов и в самом деле забрал ее со студии, привез сюда и терпеливо ждал, когда они поговорят с сестрой, чтобы отвезти домой).

– Что именно?

Марина передала ему разговор, пристально наблюдая за реакцией режиссера. Но ничего такого не увидела.

– Машенька, дорогая, бросьте! Ваша сестра – законченная истеричка. Да, я заехал к ней сегодня, чтобы узнать, как дела, не нужна ли помощь. Мы же с ней не чужие люди, она вам сказала, наверное? Возможно, услышать хотя бы «спасибо» взамен тех денег, которые мы с вами ей послали. Вместо этого она обвинила меня во всех смертных грехах, сочинив ужасающую мелодраматическую историю. Ей бы в сценаристы податься, цены бы не было, честное слово. Разоралась, едва в драку не полезла. И напоследок швырнула в меня вот этим странным булыжником – вы не знаете, при чем здесь эта стекляшка?

Онисимов достал из кармана и показал Маше кольцо с большим прозрачным слегка розоватым камнем.

– Н-нет, не имею представления, – помолчав, ответила Маша и посмотрела Онисимову в глаза. Он не отвел взгляда, и Маша подумала, что он ее буквально гипнотизирует, подчиняя своей воле. – Я думаю, Марине сейчас очень плохо. И она ищет виноватых в том, что ей так… так не повезло.

Маша понимала, что только что сделала выбор. Но, в конце концов, она больше склонна верить в правоту любимого мужчины, чем в злые россказни истеричной старшей сестрицы, которая впервые в жизни получили по носу за свои похождения и теперь и в самом деле обвиняет всех, кроме себя.

– Поедемте домой, Владимир Иванович, – устало попросила Маша. – Я хоть немного поспать успею.

Она была так вымотана и физически, и эмоционально, что у нее не хватило сил возражать, когда она увидела, что на этот раз Онисимов привез ее не домой, в Бибирево, а к себе, в квартиру в новенькой высотке. Владимир был нежен и требователен, он подчинял себе и откликался на ее робкие желания… Остаток ночи они провели без сна, и только под утро Маша забылась ненадолго. Но на этот раз ей ничего не снилось.

С этого дня карьера Маши Винецкой резко пошла вверх – съемки, антрепризы, участие в телешоу, наконец, собственная программа на одном из федеральных телеканалов, где она играла сразу несколько персонажей. Плюс интервью, приемы, кинофестивали – ее буквально разрывали на части, она спала урывками, в самолете или в поезде, в гримерке, в машине, которая везла ее на очередной концерт или не киностудию. Маша не обольщалась и не звездила. Она вполне отдавала себе отчет в том, что из сотни талантливых девочек с дипломом актрисы режиссеры и продюсеры выделяют ее, потому что рядом с ней – Онисимов. Вернее, это она рядом с ним. Снималась она и у самого Онисимова – в его проекте, оказавшемся весьма и весьма успешным. Их творческий союз принес плоды в виде многочисленных премий на разных кинофестивалях.

А через год после окончания съемок Маша рассталась с Владимиром Онисимовым – без всяких скандалов, по взаимному согласию. За это время она как-то незаметно разучилась смотреть на своего кумира восхищенными глазами, зато подмечала теперь недостатки не только профессиональные, но и человеческие – он был капризен, ревнив, эгоистичен и часто мелочен. Онисимову, очевидно, их связь тоже наскучила, и он устремился завоевывать новые высоты в творческой и личной жизни.

Живя с Онисимовым, Маша купила машину, сделала ремонт в новой квартире – не шикарной, но в хорошем районе. С Мариной за это время они виделись всего дважды, случайно столкнувшись на даче у родителей. Вежливо обменялись ничего не значащими фразами – и попрощались, испытывая взаимную неловкость. Родители тоже мало общались с Машей, считая ее виноватой во всех бедах, свалившихся на сестру, и Маша привыкла ограничивать общение с ними нечастыми телефонными звонками.

Дела у Марины действительно шли неважно. Отказ от съемок в сериале испортил ее репутацию. К тому же кто-то в киношной среде упорно распускал слухи, что Винецкой-старшей нельзя доверять, она непунктуальна, у нее ужасный характер, и актриса она очень средненькая… Да, и в последнее время – вы разве не слышали? – такая беда, стала прикладываться к рюмочке, а это уж, сами понимаете… Марина растерялась, утратила кураж и в самом деле напрочь завалила небольшую роль в хорошей, в общем-то, картине. Критики накинулись на нее с неожиданным остервенением, будто кем-то натравленные.

Тогда Маша, все же следившая за сестрой хотя бы издали, еще переживала, спрашивала у Владимира – почему так.

– Ты же сама видишь, Машунь, она не актриса, – отмахивался он. – Моделька – да. Потаскушка…

И Маша обрывала разговор.

Предложений о работе у Марины становилось все меньше. Ряды спонсоров, готовых подставить юной актрисе крепкое плечо, тоже поредели: оно и понятно, Марине было уже почти тридцать, давно подросло новое поколение хорошеньких амбициозных артисток, нуждавшихся в опеке и поддержке сильных и состоятельных мужчин. Не выдержав, Марина и в самом деле начала пить. И вскоре предложений не стало вовсе. Один из ее покровителей, исчезая, сделал своей пассии прощальный подарок – оплатил пребывание в дорогой наркологической клинике, и измученные Винецкие-старшие с трудом, хитростью и посулами, уговорили Марину пройти курс лечения.

Маша же продолжала работать, не отказываясь ни от каких предложений, твердо усвоив: откажешься от работы сегодня – завтра уже не позовут. И еще одно правило она усвоила после нескольких весьма неприятных конфликтов: конкуренция в мире кино слишком велика, и порой приходится идти по головам. И Маша Винецкая упорно двигалась к высотам профессии, которую фанатично любила и ради которой была готова на любые жертвы. Она много снималась, нередко в заведомо слабых проектах, утешая себя тем, что надо немного потерпеть, что вот еще два-три года – и уже тогда не ее будут выбирать, а она сама будет выбирать роли, достойные ее таланта. Отдушину находила в антрепризах, с которыми моталась по стране в перерывах между съемками. В провинции ее всегда тепло принимали, и тогда Маша понимала, что все это – не зря. О сестре она старалась не думать, но искренне радовалась новостям, которые время от времени все же рассказывала мать: Марина вроде бы справилась с болезнью и даже вышла замуж. На свадьбу Маша приехать не смогла – снималась в Италии, но передала молодым приличную сумму в конверте.