Однако истинный смысл всей физиотерапии сводился к тому, что доктора обозначают туманным словосочетанием «функциональное преимущество». Другими словами, в его понимании, чувствительность и способность двигаться.

Именно то, от чего он так отрекался во время сегодняшнего разговора с Шерманом.

Говоря откровенно, он просто соврал. В глубине же души, там, куда никто не мог заглянуть, он жаждал знать только одно: есть ли от бесконечных мучений в спортзале хоть какой-нибудь толк? Возвращается ли чувствительность? Сможет ли он заставить годами неиспользуемые мышцы вновь сокращаться? Сможет ли повернуть ручку настройки на микроскопе, чтобы разглядеть волосок? Сможет ли почувствовать руку Амелии в своей ладони?

Возможно, с чувствительностью дела обстоят не так уж и плохо. Но паралитики с травмами такой тяжести постоянно живут в океане фантомных болей и ложных ощущений, которые возникают в мозгу словно ради того, чтобы посмеиваться и дразнить. Иногда кажется, что по коже ползает муха, хотя никакой мухи нет. Или опускаешь глаза и вдруг понимаешь, что пролил на себя горячий кофе и в месте ожога кожа почти отслаивается. Тем не менее Райм был уверен, что немного чувствительности отвоевать ему удалось.

Что до главного приза – способности двигаться… Для больного с повреждением спинного мозга нет более заветной цели.

Райм снова уставился на свою правую руку, ту, которой со времени несчастного случая так ни разу и не смог шевельнуть.

Прямо сейчас, не откладывая, можно получить простой и однозначный ответ. Фантомные боли, ложные ощущения – к черту все! Только да или нет. И не нужны никакие магнитно-резонансные сканеры, измерители динамического сопротивления или что там еще для таких случаев приберегают врачи. Надо только послать к мышцам крохотный импульс и посмотреть, что получится.

Если сигнал доберется до цели, пальцы согнутся. Что в его случае было бы равносильно побитию мирового рекорда по прыжкам в длину.

Или сигнал натолкнется на цепочку омертвевших нейронов и угаснет, не дойдя до цели.

Да или нет?

Райм считал себя человеком стойким как физически, так и морально. Раньше, до несчастного случая, он с готовностью шел на все, что требовал от него долг. Как-то вдвоем с напарником они сдерживали около сорока беснующихся мародеров, которые норовили ворваться в помещение магазина, где только что произошла перестрелка. В другой раз всего в пятидесяти футах от засевшего в укрытии преступника, который палил по нему из пистолета, он прочесывал место происшествия в поисках улик, которые могли указать на местонахождение похищенного ребенка. А однажды, не побоявшись рискнуть карьерой, арестовал чиновника старше его по званию, который, позируя перед прессой, затаптывал следы преступления.

Но сейчас храбрость ему изменила.

Словно оцепенев, он буравил свою правую руку взглядом.

Да или нет?

Если он попробует согнуть палец и у него не получится, если не сможет добиться даже одной из маленьких побед, о которых говорит Шерман, значит, для него все кончено.

Волной нахлынет депрессия, и в конце концов снова придется звонить врачу… но не Шерману, а специалистам совсем в другой области – сторонникам эвтаназии из общества «Лета». Несколько лет назад Райм уже пытался покончить с собой, но тогда он был гораздо беспомощнее, чем сейчас. У него не было всех этих компьютеров, телефонов, систем, исполняющих голосовые команды. По иронии судьбы теперь, когда жизнь его стала комфортнее, он получил средства довести свой замысел до конца. Новый доктор оставит какие-нибудь таблетки или оружие в пределах его досягаемости.

Конечно, несколько лет назад у него почти не было близких людей. Сегодня, узнав, что он свел счеты с жизнью, Амелия будет просто раздавлена. Однако в их отношениях любовь и смерть всегда шли рука об руку. Коп до мозга костей, Сакс часто на задержании первой врывалась в квартиру подозреваемого, хотя этого никто от нее не требовал. Ее награждали за доблесть, проявленную при вооруженных арестах; на машине она носилась, забывая про тормоза; поговаривали даже, что она имеет склонность к самоубийству.

Что до Райма, когда они встретились, во время расследования одного очень сложного дела несколько лет назад, связанного со смертельной опасностью и насилием, он сознательно пошел на смертельный риск, и Сакс сумела это понять.

Том тоже вынужден будет смириться. (На первом же собеседовании Райм сообщил своему новому помощнику: «Я скорее всего на этом свете надолго не задержусь. Чек советую обналичивать сразу по получении».)

Тем не менее больно было думать, каким ударом окажется для них его смерть. Не говоря уже о том, что останутся нераскрытыми преступления, погибнут невинные люди.

Вот почему Райм тянул с обследованием. Если улучшений не обнаружится, он переступит черту.

Да?..

«Часто карта предрекает подчинение обстоятельствам, отказ от борьбы, смирение с тем, что есть».

Или нет?

«Если она выпадает вам при гадании, следует прислушаться к своему внутреннему Я».

И тут Линкольн Райм принял решение. Он отступится. Прекратит тренировки, забудет об операции на спинном мозге.

В конце концов, если нет надежды, то ее нельзя потерять. Он прожил достойную жизнь. Пусть и не идеально, но в целом довольно сносно. Да, он примет то, что ему суждено принять, смирится с тем, с чем не хотел мириться Чарлз Синглтон – неполноценностью своего существования. Останется человеком на три пятых.

Смирится, насколько сможет.

С помощью безымянного пальца левой руки Райм развернул коляску и покатился обратно к спальне. Из дверей навстречу ему появился Том.

– Ну что, в постель?

– Всенепременно, – ответил Райм.

СРЕДА, 9 ОКТЯБРЯ

Ровно в восемь утра Томпсон Бойд выгнал машину из гаража рядом с домом Джин, где оставил ее вчера после того, как ушел от облавы на Элизабет-стрит. Выехав на запруженные улицы, он направился в сторону моста Квинсборо и, оказавшись в Манхэттене, повернул к Гарлему.

Томпсон остановился в двух кварталах от дома, где жила Женева. Из оружия у него с собой были пистолет двадцать второго калибра производства «Норт американ армз» и дубинка. В сумке сегодня лежали не руководства по оформлению интерьеров, а устройство, которое он собрал прошлым вечером и сейчас нес с большой осторожностью, неторопливо шагая по тротуару к дому Женевы. Несколько раз он осматривался по сторонам, стараясь не привлекать внимания. Вокруг спешили по своим делам люди. Белых и черных здесь было примерно поровну, многие в деловых костюмах – очевидно, шли на работу. Студенты направлялись к университету: велосипеды, рюкзаки, бородки… Ничего подозрительного.

Томпсон Бойд остановился у края тротуара и внимательно оглядел дом, в котором жила девушка.