«личное мнение о причинах», до сих пор подспудно вызывало у главы КГБ внутреннее несогласие, но припёртый изложенной складной картиной будущих десятилетий с миллионом мелочей быта и жизни, а также фактами «выковыривания из системы» КГБ и ГРУ нескольких глубоко засевших и имевших доступ к важнейшей информации реальных предателей, он всё же теперь с весьма приличным уровнем доверия воспринимал информацию от уникального источника сведений.

Да и уверенность Вяткина в том, что первейшей причиной молчания народных масс в 1991-м были давняя пустота полок магазинов, а не «свободы личности» — требования «гласности» и «свободы слова» выступали лишь надстройкой над тем самым пресловутым экономическим(!) базисом, преобразовавшимся в желание большего числа материальных благ, вполне перекликались с давним личным убеждением Андропова о том, что приоритетом СССР должно быть решение бытовых и прочих подобных проблем населения страны, а не «демократические перемены».

Одолев выдержки из того, что было оценено спецгруппой среди каши сведений и личных впечатлений Вяткина, как «вполне достоверное» по международными контактам СССР в период 1979 по 1991 (в т. ч. и по рабочему движению), руководитель КГБ получил недавно новый доклад. Спецгруппа «набрела» на вполне реальный сюрприз!

Почти по наитию ковырнули, а там такое полезло!

Мимоходом в декабре (как что-то малозначимое с его точки зрения), «Свидетель» упомянул о том, что читал изданные в будущем дневники Анатолия Черняева (нынешнего заместителя заведующего международным отделом ЦК КПСС Пономарёва!), ставшего впоследствии, по той же международной линии, одним из личных помощников Горбачёва!

В отличие от книги того же Киссинджера и многих других скудных и непроверяемых почти никак сейчас источников информации, наподобие «статей в интернете», который упоминал «Свидетель» с отдельными выбранным фактами, которые можно было трактоват ьпо разному, тут тот читал цельный текст.

И самым важным, с точки зрения Андропова, было упоминание, что Черняев вёл свои дневники с начала 70-х!

Для самого же Вяткина изданный где-то ближе к дате смены тысячелетий дневник с поздними послесловиями к главам был просто «свидетельством нравов и общего падения уровня интеллекта во власти» на самом верху СССР, к тому же замыленным другими ранними и поздними событиями, которые оставили наибольший след и сформировали мировоззрение «Свидетеля»…

… но то, что подобный дневник существовал уже сейчас, было неким кладом для Андропова, буквально «рыскавшего и метавшегося в поисках сил» (и конкретных личностей), на которые опирался Горбачев!

Брежнев, которому Андропов поднёс в нужном духе предположения, дал санкцию на разработку в отношении заместитель заведующего международного отдела ЦК КПСС и через несколько дней отснятые фотокопии дневника Черняева были уже у Главы КГБ…

* * *

За оставшееся дни января спецгруппа и один раз лично снова говоривший со «Свидетелем» Андроплов выдавили из того детали.

Вновь вспыхнувшая надежда, что от Вяткина (уже почти ничего не могущего добавить «по текущему моменту») можно узнать что-то ещё о тех, на кого опирался Горбачёв, оправдалась!

Спецгруппа на неделю выдернула «вундеркинда» с работы на Пролейко и советскую ВТ и ПО в «Циклоне» и прошлась с ним по ведущемуся с 1972 года дневнику.

«На ассоциациях» (как говорил сам Вяткин), удалось восстановить многое поперсоналиям из читанных тем из ненаписанной ныне Черняевым части «той» картины будущего 80-х!

Очень много фамилий действующих лиц из ЦК КПСС, из важнейших министерств, ИМЭМО, Института США и Канады, из заграницы (в том числе и из коммунистических и левых партий) упоминалось у Черняева…

…и, видя перед собой часть текста «из утерянного им будущего», Вяткин выдал весьма объёмные дополнения, которые хранились в каких-то, плохо осознаваемых им самим глубинах его памяти.

Картина «решений во власти тех 80-х» понемногу всё же обрела очертания. Пусть фрагментарная, пусть с лакунами, но… фамилии действующих многих сейчас лиц тянули за собой нити воспоминаний Вяткина… школьные и студенческие годы, когда молодой мозг его первой жизни насыщался информацией и жадно смотрел за тем, что творилось в стране, выплывали новыми дополнениям и фактами, которые систематизировались по персоналиям и «складывались в папочки» для главы КГБ и «малого Политбюро».

Стало окончательно ясно, что затеянное Горбачёвым опиралось не на какие-то происки ЦРУ и даже заговор во власти.

Желание перемен в стране было всеобщим…

Понимание «Так дальше жить нельзя» осознавалось и прямо сейчас многими… и странно переплелось с документальным фильмом «Так жить нельзя», снятым перед распадом СССР, сюжет которого хорошо отложился в голове смотревшего его Вяткина.

Андропов сделал себе пометку об уже известном по «Вертикали» Станиславе Говорухине. Как уверял «Свидетель», готовящихся к прокату «Пиратов XX века» того же творческого союза Дуров- Говорухин ждёт не меньший успех…

Возможно, для кое-каких будущих разоблачений, которые будут преподнесены советскому обществу, понадобится их талант…

Чекистский образ мышления главы Комитета и тлеющая в его голове неприязнь к тем, кто рисовал перед населением красивый образ разрушителям страны оформилась в конкретную идею.

Вся эта шваль в союзных республиках — от «Ландсбергисов» до «Гамсахурдий», кормившаяся с рук страны, и плевавшая в неё, предавшая и прямо ответственная за море пролитой крови, ныне была в отдельном списке главы КГБ.

Предстоящие реформы в стране стали хорошим шансом не только учесть провальный опыт «первого раза», но и дать возможность развернуться (и быть «прихлопнутым на взлёте») не только хорошо замаскированным и «встроенным» в советскую иерархию типам типа литовца, но и ранее помилованной милосердным «брежневским» Союзом «диссиде» типа наподобие грузинского нациста-филолога…

* * *

В целом, Андропов с огромным интересом прочёл непричёсанный поздними (как предполагал «Свидетель», имевшими место быть в отношении того, что сам читал изданным в будущем) правками и исправлениями дневник одного из высокопоставленных сотрудников аппарата ЦК КПСС. Возраставшая критичность помощника Пономарёва (в дневнике, в целом пока сохранявшего относительную внешне, хотя и крайне критичную лояльность к партии и стране) стала откровением для главы Комитета, уже не просто слушавшего запомнившиеся обрывки воспоминаний Вяткина, а сопоставлявшего их с копию оригинала, пусть в том виде, который существовал на настоящий момент.

И в целом, одно дело — критические фразы, пусть и сказанные кем-то из занимающих высокие посты в советской иерархии, в узком кругу и когда-либо зафиксированные «органами»… другое — спрессованная годами квинтэссенция нарастающего недовольства, как в дневнике Черняева.

Вытащив из «Свидетеля» при опоре на перебор фамилий, упоминавшихся в дневника Черняева, новые уточнения и воспоминания, с новым потрясением (сравнимым с более ранним у Андропова от заявления Вяткина в отношении Горбачёва, Ельцина и других основных фигурантов фактического предательства и активнейшего участия в развале страны), глава