– Зона, свободная от наркотиков, – сказала она, а затем добавила: – Кроме марихуаны, святой травки.

Как только она села на диван времен Людовика XVI с белыми ножками, Эрнст снова начал разговор о переживаниях, связанных с разлукой, который они не закончили в кафе. И хотя он использовал все свои практические умения, чтобы вытянуть из нее хоть что-то, скоро он понял, что преувеличил страдания Артемиды.

Да, она все осознавала, она думала так же, как и Эрнст, но это было для нее не так болезненно, как он предполагал: она была, призналась Артемида, просто вежливой. Ей просто хотелось помочь Эрнсту и поговорить обо всех его трудностях, которые, как она сказала, ее тоже недавно заставил пережить мужчина. Хотя их отношения не были для нее столь значимыми, и она была уверена, что в основном это была его проблема, а не ее.

Эрнст смотрел на нее в изумлении: эта женщина была намного более эгоцентрична, чем он думал. Расслабившись, он официально вышел из роли психотерапевта и наслаждался остатком вечера.

Живой рассказ Халстона подготовил Эрнста к будущим событиям. Но скоро стало ясно, что Халстон недооценил все произошедшее. Беседа с Артемидой была восхитительной, рагу из лисичек – маленьким чудом, а остаток вечера – намного большим чудом.

Подозревая, что опыт Халстона был результатом наркотического опьянения, Эрнст отказался от марихуаны которую предложила Артемида. Но даже без нее, казалось, происходило что-то необычное, почти нереальное. Приятные чувства из прошлого заполнили его сознание. Запах готовящегося воскресным утром кихалаха; тепло в первые несколько секунд после того, как намочил постель; первый поцелуй; его первый – как пистолетный выстрел – оргазм, когда он мастурбировал в ванной, представляя обнаженную тетю Харриет; вкус пирожных, которые он ел на Джорджия-авеню; невесомость во время катания на роликах в Глен Эхо Парке; ход королевой, защищенной хитрым слоном, и фраза «шах и мат», сказанная отцу. Его чувство heimlichkeit[20]– теплого и опьяняющего приема – было настолько сильным, таким окутывающим, что он мгновенно потерял чувство реальности.

– Ты хочешь пойти наверх в спальню? – Нежный голос Артемиды выхватил его из воспоминаний. Где он был? Может быть, что-то было в грибах, удивлялся он. Хочется ли мне идти в спальню? Я бы пошел за этой женщиной куда угодно. Я желаю ее, как никогда не желал ни одну другую женщину. Может быть, это и не трава, и не грибы, а какой-то необычный феромон[21]. Может быть, мой обонятельный центр гармонировал с ее мускусным ароматом?

В постели Артемида начала облизывать его. Каждый дюйм тела покалывал, пылал, пока наконец все тело не стало казаться огненно-красным. Каждое прикосновение ее языка возносило его все выше и выше, пока он не взорвался – но не по-юношески остро, а с ревом настоящей гаубицы. В краткий момент ясности он вдруг заметил, что Артемида дремала. Он был настолько поглощен своим удовольствием, что совсем забыл о ней, не думал о том, чтобы доставить ей удовольствие. Он повернулся, чтобы дотронуться до ее лица, и ощутил, что ее щеки были мокрыми от слез. Затем он уснул самым глубоким в своей жизни сном.

Через некоторое время его разбудил царапающий звук. Сперва он не мог ничего увидеть в кромешной тьме. Но он знал, что что-то было не так, совсем не так, ужасно неправильно. Наконец, когда тьма начала рассеиваться, комнату заполнил призрачно серый свет. Его сердце бешено заколотилось, он соскользнул с постели, натянул брюки и бросился к окну, чтобы посмотреть, что там царапалось. Но он смог разглядеть только отражение своего лица в оконном стекле. Он повернулся, чтобы разбудить Артемиду, но она исчезла. Царапанье и скрежет становились сильнее. Затем раздалось неземное ууууооооооооууууууу, похожее на вопль тысячи котов. Комната начала вибрировать, сперва слегка, а затем все сильнее. Скрежет становился громче и грубее. Он слышал постукивание гальки по земле, затем полетели камни побольше, а затем накатила лавина. Казалось, гул шел из-за стен спальни. Осторожно подойдя к стене, Эрнст увидел трещины, появляющиеся то тут, то там; обои отрывались и падали на ковер. Скоро он уже мог видеть кладку, под которой мгновение спустя остались лишь деревянные перекрытия дома. Удар! Гигантская лапа с вытянутыми когтями ввалилась в дом.

Увиденного оказалось достаточно. Это было слишком! Схватив рубашку, он побежал к лестнице. Но уже не было ни лестницы, ни стен, ни самого дома. Позади него лежало черное звездное пространство. Он побежал не зная куда, и очень скоро обнаружил вокруг себя высокие ели темного леса. Услышав громкий рев, он обернулся назад и увидел чудовищного кота с огненно-красными глазами – похожего на льва, только черно-белого и намного больше. Размером с медведя. Размером с саблезубого тигра! Он бежал очень быстро, он почти летел, и все громче становился рев, и все ближе были лапы чудовища. Увидев озеро, Эрнст поспешил к нему. «Коты ненавидят воду», подумал он и поплыл. Он слышал с середины озера, скрытой туманом, звук струящейся воды. Потом он увидел ее – Артемиду, спокойно стоящую посреди озера. Одна рука ее была высоко поднята, как у статуи Свободы, в то время как другая, словно чашку, поддерживала одну из ее многочисленных грудей, из которых лилось то ли молоко, то ли вода. Нет, увидел он, подходя ближе, это было не молоко, а какая-то светящаяся зеленая жидкость. И это была не Артемида – это был металлический робот. И в озере была не вода, а ядовитое вещество, разъедающее его ступни и голени. Он открыл рот и изо все сил попытался закричать: «Мамочка! Мамочка, помоги мне! Мамочка!» Но он не слышал собственного голоса.

Следующее, что мог вспомнить Эрнст, это как он ехал в своей машине, одетый лишь наполовину, усердно нажимая на газ и летя вниз по Марин-драйв подальше от домика Артемиды, скрытого в черном лесу. Он пытался сосредоточиться на том, что произошло, но страх переполнял его. Как часто он проповедовал пациентам и студентам, что кризис несет не только опасность, но и новые возможности! Как часто он говорил, что тревога ведет к озарению и мудрости! Что все наши сны, а особенно кошмары, – поучительны. Добравшись до своей квартиры в Рашн Хил, Эрнст вломился в дверь и бросился не к диктофону записывать свой сон, а в свой медицинский кабинет, к двухмиллиграммовым таблеткам ативана, сильного антидепрессанта. Но в ту ночь наркотик не принес ни облегчения, ни сна. Утром он отменил все назначенные встречи и перенес особо настойчивых пациентов на вечер следующего дня.

Все утро он провел на телефоне, обсуждая свой случай со своими хорошими друзьями, и через двадцать четыре часа ужасная судорога, сдавленность в груди начали постепенно проходить. Разговор с друзьями, полное признание были полезны, хотя никто из них и не смог уловить, что же произошло. Даже Пол, его давний и близкий друг, который был его поверенным еще в годы учебы, был не исключением: он пытался убедить Эрнста, что его ночной кошмар был предупреждающей сказкой, призывающей Эрнста быть более внимательным по отношению к профессиональным границам.