начался. В тот день Рамзин потащил меня смотреть собор Святого Петра. Мы шли пешком, и я уже видела невдалеке это монументальное строение.

Чуть впереди нас ковылял какой-то сильно заросший мужик, явно одетый в растянутую толстовку не своего размера и драные джинсы, к тому же они были довольно грязными. Он волочил за собой какую-то тележку, полную всякого непотребного вида барахла. Так как мы шли позади, то шлейф исходящего от него амбре, свойственного бомжам во всем мире, заставил меня поморщиться. Рамзин же схватил меня за руку и потянул быстрее, собираясь обогнать дурно пахнущего попутчика. Благо тот шел медленно, постоянно спотыкаясь, глядя под ноги и что-то бормоча себе под нос.

Но едва мы с ним поравнялись и попали, видимо, в поле его зрения, он дернулся от нас и, заслонившись рукой, завопил:

— Эй, вы! Какого черта! Так и ослепнуть можно! Прекрати светить мне в глаза, черт тебя возьми!! — заорал он и ткнул в меня своим узловатым пальцем с грязным ногтем.

— Эй, господин, прикажи своей женщине перестать слепить нормальных людей! — это он уже обращался к Рамзину.

При этом бродяга щурился, как будто действительно смотрел на невыносимо яркий свет, и злобно сопел. Я удивленно покосилась на этого персонажа, но в России мне еще и не таких видеть приходилось, так что особо разглядывать это недоразумение я не собиралась.

Но Рамзин остановился так, будто налетел на стену из стекла. Он медленно повернул голову ко мне, будто у меня во лбу вдруг появилась какая-то сакральная надпись, объясняющая все тайны вселенной, а потом перевел взгляд на мужика. Тот, заметив его внимание, снова прикрыл глаза рукой, видимо, для большей убедительности и пробурчал.

— Между прочим, я бы мог заявить на вас, что вы ходите тут и лишаете нормальных людей зрения, но готов не делать этого за пару евро.

Рамзин смотрел на него, не моргая, и по его окаменевшему лицу невозможно было прочесть ни единой эмоции. Только по тому, как выперли его желваки, было понятно, что он сжал челюсти до хруста. Затем он наконец отмер и проскрипел голосом, больше похожим на карканье:

— Зрячий.

Прозвучало это, как некая помесь обреченности и разочарования. Так, как когда ты вдруг узнаешь нечто, о чем и подозревал или догадывался, но не хотел бы ни признавать, ни тем более принимать.

А потом зарычал так, что мужик шарахнулся, и даже мне при всей привычке к его вспышкам стало не по себе, и уставился на меня так, словно хотел спалить на месте и даже пепла не оставить.

— Вот, значит, в чем дело! — рявкнул он, и мне реально захотелось убежать, но Рамзин дернул меня за руку к себе и обхватив рукой так, что ребра жалобно завопили, схватил меня пальцами за подбородок, вынуждая смотреть прямо ему в лицо, прошипел: — Да только теперь уже насрать, Яночка. По хрен мне все! Ты моя!

А потом он отпустил меня и стиснув ладонь так, что кости хрустнули, развернулся и вместо собора буквально понесся в сторону машины.

Через сорок минут, большую часть которых Рамзин что-то кому-то рычал и рявкал в телефон, явно отдавая приказы, мы выходили из автомобиля перед уже смутно знакомым мне самолетом.

31

Когда Рамзин все так же целеустремленно и без всяких пояснений поволок меня к трапу, то во мне вспыхнуло возмущение и подзабытое за эти спокойные деньки желание сопротивляться.

Я уперлась изо всех сил, стараясь освободить плененную конечность.

— Какого черта, Рамзин! Ты не можешь опять начать хватать меня и волочь куда-то без единого слова объяснений! — пропыхтела я, скрипя зубами от натуги, силясь остановить этот прикидывающийся человеком танк.

Рамзин резко остановился, и я влетела лицом в его плечо. Это было больно.

— Твою мать! — не сдержавшись, выкрикнула я. Губа явно треснула от этого столкновения, и во рту появился вкус крови. — Что же ты такой твердый-то везде?

Рамзин взял меня пальцами за подбородок и провел мягко пальцем по губе. Причем, пожалуй, впервые в этом движении и близко не было сексуального подтекста.

— Я не хотел этого. Прости, Яна.

И если около собора он выглядел злым, в машине жутко озабоченным, то теперь скорее уж каким-то напряженным до предела.

Оторвав глаза от моего пострадавшего рта, он обвел окружающее пространство прищуренным обеспокоенно-цепким взглядом человека, ожидающего какого-то охрененного гемора в любую секунду. Охранники тоже, несмотря на их профессионально непроницаемые лица, похоже, пребывали в боевом режиме. Я, будто заразившись от них этим, невольно тоже посмотрела вокруг.

Ничего и никого, кого можно было счесть потенциально опасным. А уж тем более для такого хищника, как Рамзин, и двух его громил.

— Что происходит, Рамзин? У тебя что, такая боязнь бомжей, что ты готов, увидев одного из них, свалить из страны? Тогда хочу тебя разочаровать — бродяги есть в любой стране мира.

Рамзин нахмурился и посмотрел на меня, но так, словно я в этот момент была прозрачной, и опять просканировал взлетную полосу и окрестности хищным взглядом. Я поняла, что впустую сотрясаю воздух.

— Яна, давай мы поднимемся на борт, а потом будем разговаривать. Ты сможешь спросить о чем хочешь во время пути, — голос мягко-увещевающий, но не-е-е-т! Я уж знаю, что за этим скрывается. Никакой дискуссии.

Он говорит — я делаю.

И он опять потянул меня в сторону самолета.

Не-а, не в этот раз. По таким правилам мы уже играли, Рамзин. И по ним мне не выиграть никогда. Почему-то возникло отчетливое предчувствие, что ничем хорошим этот перелет для меня не закончится. Не то что бы и до этого было замечательно, но если пойду за ним сейчас — это точно будет катастрофа. Просто что-то такое чрезмерно решительное появилось во взгляде и в языке тела Рамзина, от чего невыносимо разит неприятностями. И мне точно не хотелось быть в них одним из действующих лиц.

— Нет! — я решительно рванула свою ладонь из его лапы и уперлась ногами в землю, будто хотела врасти.

Наверное, со стороны мы смотрелись по-дурацки. Все равно как если бы я была капризным ребенком, которого строгий, но терпеливый папаша старается утащить из игрушечного магазина. Вот только этот зверь не отличался избыточным родительским терпением. Рамзин сделал выпад, пытаясь подхватить меня и закинуть на плечо, при этом выпуская руку. Я каким-то чудом, которое вряд ли когда смогу повторить на бис, извернулась и выскользнула из его лапищ. Не раздумывая, я со всей скоростью, на которую только была