все время есть. Выкапывать и жевать корешки, лепестки и прочее, чтобы запастись жировыми отложениями на зимнюю спячку. Питаться перед сном – мне не внове, так что я ела-ела-ела. Но пища, скажу вам, невкусная, однообразная. Хочется морковочки, редечки дайкон, а тут грызи одни корешки. И потом вегетарианство – это не мое.

Теперь второе. Матримониальные отношения. Как только я вошла в возраст взрослой особи, за меня стали биться молодые люди. Были и славные. Но победил самый жирный, брутальный, тупой тарбаган. И сразу стал меня склонять к сожительству. Да так рьяно! Обязательно ему было, чтобы я понесла. Ну, я там хочу отдохнуть, почитать, посмотреть телевизор, подумать, наконец, а он – нет, давай и всё! И так грубо, без выдумки.

Хорошо. Вот я забеременела. Нужно рожать. Рожаю-рожаю… Боже, сколько их! Потом корми. Полный кошмар. Сын моей подруги однажды сказал ей, когда она пожаловалась на головную боль: «Бедная мамочка, твой организм износился от многочисленных родов!». Это им в детском саду объясняли, откуда берутся дети, как все происходит и что надо мамочку жалеть. Не знаю, как моя подруга, но я точно сильно износилась.

Зимой лежать в спячке тоже не сахар. Все семейство посапывает, не вертится, не вздыхает. Я вроде тоже. Но та часть, которая помнит, что я – Анна Дамдиновна Цендина, не спит. Очень душно. Голову дурманят запахи. Особенно противны разные букашки. Ползают, залезают в нос. Подстилочка из сухой травки и колючек толстым бокам моего супруга и детенышей как раз подходит, но мне невыносима. Хотя я довольно тренированная, последнее время сплю на твердом матрасе из кокоса.

Теперь о врагах. Это грифы, лисы, волки и люди. Как-то гриф унес моего сыночка. Самого любимого. Он веселый такой был, смышленый, любопытный. Вот и убежал куда-то – оттуда ему, видишь ли, было лучше видно, что там за горой. Его гриф и цап! Но не смог злобный хищник удержать толстенькое тельце в своих когтях – мой сыночек шмякнулся на землю. Удачно упал, ничего не повредил себе. Потом рассказывал, как в небе красиво и интересно, как с высоты видно далеко-далеко. Его на смерть несут, а он красоту наблюдает. Если б можно было, я его из сна взяла бы в человеческую жизнь. Остальные мои детки все в папу пошли – толстые и тупые.

Однажды я влюбилась. В юношу из соседнего айла. Как это могло произойти, ума не приложу. Если я – Анна Дамдиновна Цендина, то разве могу полюбить семнадцатилетнего пастуха? Это что-то нездоровое. А если я – тарбаганица, тем более. Влюбляйся в своих тарбаганов, среди них есть очень симпатичные. В общем, я стала посиживать на солнышке недалеко от юрты, где жила моя страсть. Он что-то понял. Как увидит меня, хохочет заливисто, прикрыв рот рукавом. Несколько раз спасал от детворы, которая пыталась посмотреть, умею ли я плавать, можно ли на мне ездить верхом, имею ли я пятый пальчик. Как-то вечером, пригнав табун, подошел ко мне и ласково погладил по голове и спине. Я прямо вся задрожала. А он смотрит мне в глаза, не отрываясь, нежно-нежно. Я подумала: «Если он сейчас меня поцелует, я, как царевна-лягушка, превращусь в себя». Но тут меня как кипятком ошпарило: «В какую себя?! В Анну Дамдиновну Цендину, год рождения 1954-й, СНИЛС номер такой-то?!»

Я в ужасе проснулась. Смотрю – вот мой шкаф, комод, китайская роза. Боже, какое счастье! Это был всего лишь сон. Успокоенная, стала постепенно засыпать снова. В дреме вижу – я в очереди к зубному врачу. Очередь длинная, мне еще не скоро. Ну, и слава богу, кто же торопится к зубному? Люди сидят немного странные. Все как один толстые, курчавые, на тонких ножках, и выражение лиц – ну ооо-очень глупое. Не разговаривают, а странно мекают.

Вдруг раздается голос врача: «Баранна Барамдиновна Бендина есть? Заходите!»

Варианты

Вариант I

Мага сидел перед юртой и строгал палочку. Он еще не знал, к чему ее приспособить, но палка была очень хорошей – ровной, крепкой, так что подойдет для многого. Пока же он срезал сучки, счищал кору. От усердия Мага кривил рот и сопел. «Совсем как отец», – думала мать. Из левой ноздри мальчика свисала длинная сопля. Время от времени он втягивал ее, но она тут же повисала, как прежде.

Вчера мама с папой ругались.

– Что, он хуже других?

– Тогонские не отдали, и ничего, никто не говорит, что их сын хуже других.

– Сравнила! Наш Мага способный, башковитый. Может, из него получится ученый, инженер или бизнесмен. Не всем же пасти скот, как мы всю жизнь.

– А что в этом плохого? Кому-то надо и пасти.

– Как была немытая, так и осталась!

– А что же ты за такой немытой два года бегал?

– Кто за кем бегал-то?

Мага знал, что папа хочет отправить его в школу в центр сомона, а мама – нет. То есть мама тоже хотела, чтобы он стал инженером или бизнесменом, но боялась отпускать младшего сынишку в школу-интернат.

Победил, как всегда, папа. Поехали они довольно поздно, так как пришлось что-то чинить в мотоцикле. Мама ворчала, что лучше бы они отправились завтра с утра. Но папе нужно было готовить зимовье, и он, усадив сына на заднее сиденье, надавил на газ. Они помчались. Мага очень любил ездить с отцом. В ушах свистело, мотоцикл подскакивал на кочках. Ух!

В сумерках папа не заметил ямку, и они полетели кувырком. «А-а-а!» – заорал Мага. Так он орал до самого поселка, потому что нога болела страшно. Почерневший папа привез его в больницу, где Маге наложили гипс по самые уши, потому что нога была сломана, вкололи успокоительное и в спящем виде выдали отцу. В середине ночи папа вернулся домой. В темноте он ехал медленно. Мама встретила их заспанная. Она охнула, но ничего не сказала. Папа и так был весь черный от горя и вины.

Через несколько дней Мага весело прыгал на костылях, которые смастерил ему отец, и в ус не дул. Когда сняли гипс, оказалось, что у него осталась легкая хромота. Врач спросил: «Будем ломать? Или пусть так остается?» Мама чуть в обморок не грохнулась от этого вопроса. И Мага остался на всю жизнь хромым.

В школу он все-таки пошел, но уже в конце ноября. Он был, действительно, смышленый, поэтому догнать одноклассников не составило труда.