Путятины же добрались, с огромными трудностями, сначала в Киев (брат мужа Александр поначалу остался там, а потом тоже двинулся дальше), оттуда – в Одессу, а затем в Румынию. Мария Павловна навсегда распрощалась с родиной…

* * *

Королева Мария Эдинбургская, супруга короля Румынии Фердинанда II, дочь великой княжны Марии Александровны Романовой, приходилась двоюродной сестрой Марии Павловне. В семье кузины, «в этом дружеском кругу», супруги Путятины «впервые вкусили изгнание». Там они и узнали о том, что Дмитрий Павлович жив – сестра, разумеется, была счастлива, это была первая хорошая новость за много месяцев.

Королева пригласила супругов к себе, во дворец Котрочени. К тому времени Мария Павловна уже давно не думала о нарядах и моде – нужно было выживать и спасаться – и в Румынию приехала буквально в том, что на ней было, с одним чемоданом. «Еще в отеле я послала за портнихой, та принесла последние парижские модели, в их числе коричневое вязаное платье из шелка. Это платье, сказала она, от Шанель, восходящей звезды на парижском модельном небосклоне. Все туалеты были совершенно недоступны мне по цене, я ничего не взяла. К тому же я не представляла себе, как их носят, я много лет не соприкасалась с миром моды. Зато вспомнила это имя: Шанель. До войны девушка по фамилии Шанель держала шляпную лавочку на рю Камбон – не она ли?» Казалось бы, непримечательный эпизод в биографии великой княгини, но ведь спустя несколько лет она будет сотрудничать с Шанель и вновь вернется в мир моды – не как клиентка, а как мастер.

В те дни Мария Павловна старалась жить сегодняшним днем и не задумываться о будущем – это было бесполезно, никто не знал, что принесет очередной день. Увы, радость от известия о том, что брат жив, оказалась едва ли не единственной за много месяцев – вскоре пришли новости о гибели Павла Александровича, Владимира Палея, Елизаветы Федоровны и других родственников. Можно представить себе горе и ужас Марии Павловны…

К тому же выяснилось, что оставаться в Румынии они с мужем не могут – королевская чета была гостеприимна и щедра к своим родичам, но Романовы теперь были нежеланными гостями. Когда Мария Павловна узнала, что правительство Румынии воспротивилось тому, чтобы они, две Марии, королева и княгиня-изгнанница, вместе поехали в Париж, это стало не просто ударом – это стало ужасным откровением: она и ее семья являлись отныне пережитком прошлого. «Мир не нуждался еще в одной Византийской империи с ее ветхой идеологией; правила, по которым мы жили, отменялись. Но воспитанный в этих правилах отпрыск еще недавно могущественной династии не мог так сразу встать на эту точку зрения, и я далеко не сразу стала безразлична к покушениям на мое достоинство. Да, я страдала от унижений – мелких, конечно, в сравнении с тем, что пришлось пережить. Нас выдернули из блистательного окружения, прогнали со сцены как были, в сказочном платье. Теперь его надо было менять, заводить другую, повседневную одежду и, главное, учиться носить ее». Пришлось учиться.

Если в Румынии Мария Павловна с супругом были гостями королевской семьи, то во Франции они стали просто парой эмигрантов, никому не нужных. Даже поселиться в отеле – и то было для них слишком дорого, поэтому, пока решался вопрос с английской визой, они жили у знакомой русской пары. В Париже Марии Павловне было невыносимо грустно; казалось, ее везде поджидают призраки счастливого прошлого. Так что в Лондон она ехала с радостью.

Там она, наконец, встретилась с братом, там стала налаживаться ее новая жизнь: «По сравнению с безысходно грустными днями в Париже, жизнь в Лондоне, где я прежде не бывала, принесла облегчение. Сравнивать ее с довоенной жизнью я не могла и просто упивалась воздухом, напитанным покоем и уважением к традициям». Правда, королевская семья их избегала, но Мария Павловна никого не винила, она понимала, что все дело в политике. Она связалась с княгиней Палей, вдовой отца, которой вместе с дочерьми, Ириной и Натальей, удалось выбраться из России через Финляндию. Получила новости и о своем сыне Леннарте – к тому времени мальчику уже исполнилось десять лет, воспитывала его в основном бабушка, королева Швеции, и, хотя второй брак Марии Павловны делал совершенно невозможным ее воссоединение со старшим сыном, все-таки было решено, что в свое время они смогут увидеться. А шведский кронпринц и его супруга привезли ее драгоценности – те самые, которые в свое время усердно прятались в чернильницы и подсвечники.

Эти драгоценности явились единственным шансом выжить в новых обстоятельствах, но, увы, Путятины воспользовались им не очень умело. Если бы они последовали совету продать все разом, то получилась бы очень приличная сумма. Но эти вещи были для Марии Павловны не просто дорогими украшениями; они были памятью, единственной связью с прошлым. Расставаться с такими вещами очень нелегко… Она продавала их понемногу, а вскоре рынок затопили хлынувшие в Европу драгоценности русских беженцев, что давало возможность ювелирам безбожно занижать цены. Мария Павловна будет потом писать, что распродажа драгоценностей стала одной из самых горестных страниц в ее изгнаннической жизни.

Однако с помощью знакомого все-таки определенную сумму набрать удалось, и Путятины решили, что теперь самое время забрать маленького Романа, который вместе с родителями Сергея Михайловича был теперь в Румынии. И тут было получено очередное страшное известие – мальчик умер от кишечной инфекции. Всего за несколько месяцев Мария Павловна потеряла самых близких людей – отца, тетку, своего сводного брата, а теперь и младшего сына. Она жила, скрывая горе, но внутри, как потом признавалась, выгорела совершенно…

Мария Павловна занялась хозяйством своей маленькой теперь семьи – муж, брат и она сама – но не знала, что делать дальше. Изучение искусства, живопись, то, что называют «культурной жизнью» – все это казалось теперь далеким, оставшимся в другой жизни, и не было смысла пытаться к этому вернуться. И тут само собой дело нашлось: «Женщине проще, она может работать руками».

И шить, и вышивать, и вязать Мария Павловна умела – всему этому великих княжон обучали еще в детстве и юности. Купив шерсть и спицы, она занялась вязанием. Первый свитер получился слишком большим, зато уже второй было не стыдно предложить в магазин, что она и сделала. Начали поступать заказы, она работала с утра до вечера, но все равно удавалось заработать слишком мало, нужно было придумать что-то другое…

Однажды Мария Павловна решила привести в порядок свой гардероб, который к тому времени уже порядком обветшал. Ни стола для раскройки, ни швейной машинки у нее не было, с примерками помогал муж, за столь значимую работу – не скромную рубашку, а платье из модного журнала – она бралась впервые, и было страшновато, но… «За первым платьем последовали другие, и наконец я смогла повторить темное вечернее платье от Калло, взятое на время у приятельницы, где на юбку пошло много ярдов тюля. И впервые отправившись на званый обед, я надела это платье. Войдя и смешавшись с толпой в гостиной, я не без тревоги ловила выражение дамских лиц. Вдруг у меня что не так? За вид спереди я была более или менее спокойна, а спина? Я старалась меньше показывать эту часть тела. Но все обошлось, и к концу обеда я забыла думать, что расхаживаю по гостиной в платье собственного изготовления, а на других дамах туалеты от Уорта, Вионне и Калло».