Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выходи! — гаркнул на мужчину Раубольд.
— Как, без галстука?!
Раубольд ожидал сопротивления, чего угодно, только не этого. Он не любил канителиться с врагами. Зачем? Он был противником долгих и, как ему казалось, никому не нужных допросов. Он обычно обходился несколькими фразами: «Кто ты такой?», «Нацист?», «Тогда к стенке!» Он не любил попусту тратить время.
«А он вовсе не ошеломлен. Значит, он ждал нашего прихода? Он так спокоен… Я в его положении вел бы себя по-другому. Помню, когда он в свое время ворвался ко мне со своей оравой, я пытался даже защищаться», — думал Раубольд.
Мужчина, стоявший перед зеркалом, не делал никаких попыток сбежать. Казалось, он был доволен своим положением.
— Проклятый чистоплюй! Бандит! — выругался Раубольд.
Нацист даже не обернулся и продолжал завязывать галстук, поправляя узел и не обращая никакого внимания на Раубольда, будто он был его собственным шофером, который сейчас повезет его на бал.
«Может, он так же будет себя вести, когда его начнут пинать ногой в живот? Или пальцами тыкать в глаза?»
Раубольд не ожидал от нациста такой выдержки.
— Хотите повязать галстук, чтоб вам было удобнее висеть на нем? — спросил Раубольд тоном, каким раньше ни с кем не говорил.
Штурмфюрер СА Нестман еще неделю назад возглавлял отряд, занимавший город. Этот нацист насильно выгонял всех жителей на строительство заграждений, угрожал им в случае неповиновения расстрелом, ругал самыми грязными словами. Сейчас, повернувшись наконец к Раубольду лицом, Нестман с улыбкой спросил:
— Висеть, а почему?
Раубольд не сдержался и плюнул на пол. И если бы Хиндемит не схватил Раубольда за плечи, он ринулся бы на гитлеровца с кулаками. Нацист своей невозмутимостью взбесил Раубольда.
Нестман был одет по всем правилам этикета. Правда, узел галстука все же ему несколько не удался, зато сам галстук был подобран безукоризненно. Галстук весенней расцветки как нельзя лучше гармонировал с весенним костюмом, от которого чуть-чуть попахивало нафталином.
Нестман, казалось, вовсе и не собирался идти с Раубольдом. Жена нациста стояла на лестнице, что вела во двор. У женщины было такое выражение лица, будто она давным-давно ждала этого дня и вот наконец дождалась.
— Ну, Нестман, пошли! Антифашистские органы власти…
— Я протестую, — спокойным тоном перебил его нацист с пренебрежительной усмешкой на губах.
Раубольд вытащил пистолет.
— Этим вы меня не испугаете. Я требую предъявить ордер на арест. Если он у вас имеется, я пойду с вами. Если же вы меня расстреляете, вам придется нести за это ответственность. Мертвый Нестман вам ничем не поможет. Вам это прекрасно известно, и потому вы меня не застрелите.
Раубольд вдруг выстрелил в зеркало. Оно мгновенно разлетелось вдребезги.
— Бессмысленное насилие, — заметил нацист, — этим вы ничего не добьетесь. За многие годы вы так ничему и не научились. Вы до сих пор цепляетесь за одно-единственное средство — грубую силу, будто живете в средние века.
Гитлеровец стоял в нескольких шагах от Раубольда, пытаясь загипнотизировать его взглядом, но Раубольд молчал.
И вдруг Нестман ясно понял, что ему не удастся провести Раубольда. Нацист сразу как-то сник. Он почувствовал, что смешон в своем светлом гражданском костюме с галстуком весенней расцветки. Ему бы сейчас портупею… Нестман видел, что антифашисты еще неумело пользуются своей властью, зато их нельзя было упрекнуть в недостатке упорства. Страх парализовал Нестмана. Молчание коммуниста Раубольда полностью обезоруживало его. Нацист начал хрустеть пальцами. Ему захотелось присесть, будто он очень устал. Голова так гудела, что он боялся упасть. Упасть и разбиться в собственном доме! И его собственная жена будет свидетельницей этого позора!
— Ты — мерзавец! — бросил нацисту Раубольд и распахнул дверь, пропуская Нестмана вслед за Хиндемитом.
— Что вы со мной сделаете? — спросил Нестман.
Раубольд молчал. Нацист медленно вскарабкался в кузов грузовика. Он даже не обернулся. На пороге его дома стояла жена. Казалось, он не обращал внимания на то, куда его везут. Нестман уже не управлял собой.
35
Георг Хайнике долго не мог уснуть. Как он мог уснуть, если на душе было так неспокойно? Он думал, что ему еще нужно сделать.
Сидя в своей коляске инвалида, он еще раз вслух прочел свою речь, даже жестикулируя при этом. В голову лезли новые выражения, которые казались более красноречивыми и доходчивыми, но он не стал переделывать речь.
Сегодня Георг чувствовал себя неплохо, однако вставать из коляски не рисковал. Странно, но сегодня он не чувствовал никакой усталости. Это ему не нравилось: он знал, что теперь ни за что не заснет. Он не чувствовал сегодня никаких болей, которые мучили его в другие вечера. Все было не так, как в другие дни. Во всем теле ощущалась какая-то удивительная легкость. Уж не признак ли это ухудшения его состояния?
Георг отогнал от себя эту мысль. Он возлагал большие надежды на грядущий день. Для установления власти в городе антифашистам потребуется всего четверо суток. А ведь какие-нибудь четыре недели назад он и думать не думал о том, что им удастся организовать и провести восстание.
Георг подкатил коляску к радиоприемнику. Берлин безмолвствовал. Другие радиостанции передавали в эфир музыку, будто никакой войны и не было в помине. Он послушал легкую музыку. Мир ничего не знал ни о нем самом, ни о Вальденберге, ни о штабе антифашистов, где они обсуждали свои вопросы. Чей-то внушительный бас пел популярную в то время американскую песенку: «Глори, Глори…».
Георг дослушал песенку до конца, улыбнулся и кивнул головой. Затем покрутил ручку настройки. Поймал концерт камерной музыки, посмотрел на часы. Они показывали без двенадцати минут двенадцать часов ночи.
Он погасил свет и растворил окно. Ветер еще не утих. Георг подставил лицо свежему ветру, затем с трудом встал из коляски и подошел к раскрытому окну. Высунувшись из окна, начал вглядываться в темноту ночи.
Вдруг он услышал чьи-то шаги, однако, сколько ни напрягал зрение, разглядеть никого не смог. Шаги то приближались, то замолкали, то слышались снова и более отчетливо. Вот перед окном Георга промелькнула чья-то тень и замерла на месте.
Георг отошел от окна и нажал выключатель: широкая полоса электрического света упала на улицу. На противоположной стороне улицы, прижавшись к стене, стоял мужчина. За спиной у него виднелась винтовка, на ногах — сапоги с высокими голенищами, на голове — фуражка с козырьком.
— Эй! — окликнул мужчину Георг. — Что ты там прячешься?! Нацисты уже не вылазят из своих нор, так что можешь и
