— Извините, — в несгибаемую спину Лэрке.

Кто-то свистит, кто-то гогочет, но она оборачивается, и мы встречаемся глазами. В ее взгляде раскручивается трехцветный серпантин, мягко оборачиваясь вокруг меня, затягивая в праздничную глубину. Уголки ее губ дрожат и растягиваются в улыбке. Она высовывает руку в проход и незаметно поднимает большой палец. Блин, неужели мне наконец удалось ее впечатлить?!

А потом была физра. Я по-спринтерски переоделся в спортивное, хотя знал, что это еще цветочки. После урока мне предстоит душевая.

Ханс, увидев меня в первый раз на своем занятии, глумиться не стал, просто указал мне место в строю, по росту. Ладно, хоть этот оказался человеком. Я встал между Брианом и Матиасом, и мы потрусили по кругу. На улице лил осенний дождь, так что занимались мы в зале. Играли в баскет — парни против девчонок. Только парней у нас в классе больше. Вот и стоим — в одной команде семь человек, а в другой всего пятеро.

Ханс такой:

— Так, ребята, кто к девочкам пойдет?

Ну, пацаны все, ясно, бугага, у нас девочек нет. Андреаса попытались выпихнуть, как самого мелкого, но он отпинался. Короче, физруку надоело это все, он и говорит:

— Ну тогда Джек пойдет. Это ему штрафной будет, за прогулы.

Нашел, мля, крайнего! Ну и чо? Пошел я. Парни ржать, а Адамс на мне повисла и в рот языком. И Вильяму с подлипалами фак показывает. Чиксы все прыгают, визжат, сиськи трясутся, настрой боевой. Название команде придумали "Гончие ада". Нормальные, да, у нас в классе девочки? Парни себя нарекли "Деструкторами", и я понял, что сейчас что-то будет.

Лэрке со своей рукой сидит на скамейке запасных, делает вид, что все ей пофиг, кроме шнурков на кедах. Андреаса туда же отправили — из-за роста, и физрук дунул в свисток.

Короче, это надо было видеть. Я себе локоть ободрал о зубы Вильяма. А мне Каспар, который играл в своей придурочной шапочке, засветил мячом в лоб. Главное, чего мне-то? Это ж Томас ему насосом… Ладно, выиграли "Гончие" с преимуществом в три очка. Пацаны в душевую повалили злые, как черти. У меня сразу нехорошее предчувствие появилось, но делать нечего. Назвался, как говорится, крутым, полезай в кузов.

Я дождался, когда все разделись. Думаю, пусть там пара побольше поднапустят. Я в уголок куда-нибудь втиснусь, на меня внимания никто и не обратит. Ага, как же! Зашел я в душевую, а там шесть головок всего — три у одной стенки и три у другой. Ни перегородок, ничего, как водится. Ладно, хоть плесени нету, как в старой школе, и чистенько все.

Пришлось мне Томаса подвинуть чутка — он не возражал. Выдавил мыла из бутылки, шлепнул на грудь, и вот тут началось:

— О! Наша девочка пришла! — это Вильям забыл, как чувствуется велосипедная цепь по ляжкам.

— Ага, прыщи Паровозику на спинке подавить! — Бриан, сволочь!

— Эй, детка, а у тебя еще ничего не растет, или это ты так гладко бреешься?

Вот тут меня и переклинило.

"Сами виноваты, — мелькали обрывки мыслей у меня в голове, пока я шел через душевую. — Могли бы просто оставить меня в покое. Просто оставить…"

Дальше места для мыслей уже не осталось.

Опомнился я, когда увидел кровь. Она стекала вниз по белому кафелю, и ее размывала хлещущая из душевой головки вода. Страшно мне стало не от вида светлевших красных полосок, а от того, что я не знал, откуда они. У моих ног что-то хлюпало. Это был Каспар, скрючившийся в позе зародыша. Струи воды били его по боку и плечу, разлетаясь крупными блестящими брызгами. Шапочку он снял прежде, чем пойти мыться, и с коротких темных волос теперь струилось розовое. Кажется, это он крикнул: "Детка!".

Я оглянулся кругом, и меня охватило чувство нереальности происходящего. Будто я вижу сон. Шипит под напором вода, лупя по кафелю. Помигивает перегорающая лампочка под потолком. Поток, бегущий к стоку, ржавый, будто кто-то в нем кисточку вымыл, но становится бледнее. И никого. Только голый человек у моих ног пытается подняться, но подламывается на руках.

А потом дверь с треском распахнулась, и внутрь влетел физрук. За ним — полуодетые парни. Крики, девчачьи визги из коридора, мат — апокалипсис, короче. Хэнс на меня орет, а я звук слышу, но понималка отключилась. Не могу расшифровать сигнал. Улыбаюсь тупо и отступаю. Смотрю, ребята Каспара поднимают, волокут наружу. Андреас придерживает дверь, за ней — лица девчонок: любопытные, испуганные, брезгливые. И разноцветные панели смартфонов.

И тут физрук дотронулся до меня. Схватил за плечо, видно, вывести хотел из душевой. Хорошо, что оно мокрое было, и я вывернулся легко. А то бы и ему вмазал. Выскользнул из его пальцев, проскочил мимо и в дверь. Там визг, все врассыпную. Я тряпки свои схватил в охапку и бегом. У кого-то телефон из руки выбил, но остальные продолжали снимать. Звездец, короче.

Выскочил в коридор, наткнулся на кого-то и на пол полетел. Спиной так хрястнулся, что слезы из глаз. Но сквозь слезы вижу — Лэрке! Везунчик я. Вечно перед ней падаю. На этот раз, для разнообразия, голый. Я думал, она завизжит, как остальные, или телефон вытащит. А она руку мне подала, на ноги вздернула и бежать. А руку не отпускает. Короче, влетели мы в какой-то закуток, а там дверь. Подсобка типа. Швабры, тряпки, ведра, тележка уборщицы. Она меня внутрь воткнула, сама заскочила и дверь захлопнула.

Слышу — снаружи топот, вопли, голоса возбужденные.

— Не, ты это снял?

— Не успел, блин, Луиза зато снимала.

— А мой смартфон этот факинг ушлепок разбил! Вон какая трещина…

— Луиза, скинь файл, будь найс.

— Оба, бли-ин, массакра в душе, дубль один! Голливуд отдыхает.

— А ты голого его заснять успела?

— Только сзади, писс! Андреас, остолоп, блин, своей тушей все закрыл.

Потом все рассосалось, стихло. Я понял, что стою, тесно прижавшись к Лэрке. На мне — ни нитки, только кучка шмоток, зажатая между нашими телами. Сзади я упираюсь в полки, она — в швабры и дверь.

— Джек, во что ты опять влип? — спросила она, глядя на меня с укором. Лэрке была ниже меня, и ей приходилось смотреть снизу вверх.

— Не знаю, — пробормотал я. — Но я бы влип в это снова, лишь бы оказаться тут… рядом с тобой.

— Ну и дурак! — дверь распахнулась, мелькнула красная юбка, пахнула сирень, и я остался один.

Я сидел в комнате у Томаса и отпивался горячим чаем. Ждал его около дома целый час — после физры у нас был еще немецкий. Задрыг весь. Особенно ноги. Я обнаружил, что забыл кеды в раздевалке, только когда оделся в подсобке. Вернулся за ними потихоньку — а тютю. Нету их.

Паровозик сидел у письменного стола, молчал и испуганно смотрел на меня большими телячьими глазами. Выглядел он чутка косо и расплывчато. Не, с Томасом как раз все было в порядке. Это мне какая-то сволочь в глаз вмазала, только я в пылу боя и побега этого не заметил.