В столицу мы приехали уже на рассвете. Где-то в западных пригородах всё ещё продолжались бои, но в тех районах, которые мы проезжали, всё уже было конечно. Улицы были завалены телами и горящей техникой. Я ожидал, что вот-вот мы встрянем в непроходимый тупик — но пока каким-то чудом находились объезды.

Мы уже были в защите. Ещё один комплект я тащил с собой, надеясь, что мы не опоздаем. Ждать до утра следующего возрождения возможности не было.

Охраны у госпиталя не было. Во дворе беспорядочно наставлены машины. Много опрокинутых носилок, неподвижные тела…

— Что, едем обратно? — с надеждой спросила Алина.

Но я заметил какое-то движение в самом здании. Кое-где горели аккумуляторные лампы.

— Нет, — я покачал головой, — мы пойдём внутрь.

Коридоры этого госпиталя — пожалуй, худшее из всего, что я видел в этом мире. Хуже, чем погибший от химической атаки город. Потому что ещё не все здесь были мертвы. Многие умирали прямо на наших глазах. Я недоумевал: почему бы в такой ситуации не использовать вакидзаси, как тот бедолага — гранатомётчик? Но потом вспомнил, на какой стороне я нахожусь.

Я шёл на свет. Почему-то не сомневался, что, если Женька жив — то наверняка находится там.

Так оно и оказалось.

Он стоял в буром от крови халате, склонившись над умирающим бойцом; что-то вкалывая ему в вену.

Услышав шаги, он вяло поднял голову. Посмотрел на нас ничего не выражающим взглядом.

— Ещё один? — он вздохнул, — помочь не сможем, сами видите… только состояние облегчим…

— Женя, — сказал я.

— Да? — в глазах старого друга появились искорки любопытства, — мы знакомы?

— Дольше, чем ты думаешь, — ответил я, — можешь в двух словах рассказать, какого фига тут вообще происходит? Химическая атака?

— Не-а, — Женя вытащил иглу из вены, промокнул место укола ваткой. Хотя вся кожа больного представляла собой сплошное поле кровоподтёков, — тоже поначалу так думал. Очень уж стремительно развиваются симптомы. Но нет. Это инфекция. Оно живое…

— Ясно, — ответил я, чувствуя, как желудок сжимается в ледяной комок, — сколько у тебя времени?

Женя недоумённо посмотрел на меня. Потом улыбнулся, будто что-то сообразив, и ответил:

— Ты подумал, что я возродился, да?

Я молча развёл руками.

— Не-е-ет, — продолжал медик, — у этой пакости летальность девяносто девять и девять процентов. А я — как раз та доля процента, у которой врождённый иммунитет. Так бывает. Хотя, честно говоря, я бы уже лучше отдохнул… малодушно, правда? Кстати, кто ты? Не могу понять в этой дурацкой маске.

— Я Серёга, — ответил я автоматически, будто Женя мог узнать настоящего меня.

— Серёга? А. Тот парень, которого считают пророком… что ж, ты вовремя. Ровно к концу света.

— Всё настолько плохо?

— У этой дряни инкубационный период от трёх до двенадцати часов, — продолжал он, — Это значит, что все наши будут умирать, раз за разом, задолго до положенного возрождения. Не успевая сделать буквально ничего. Это грёбанное идеальное оружие. Похоже, им это удалось. Понимаешь? Они близки к тому, чтобы выиграть войну. Я не уверен, что те, кто на нашей стороне, смогут пережить вечную болезнь достаточно долго, чтобы она отступила. К тому же. Она ведь может и не отступить… — Женя грустно вздохнул и опустил руки.

Мы с Алиной переглянулись. Увидев это, Женя будто вспомнил, что я пришёл не один.

— А вы кто, госпожа? — спросил он, и тут же поправился, изменив формулировку, — с кем имею честь?

— Сейчас это совершенно неважно, — ответила Алина, — вы должны пойти с нами.

— Но… зачем? — Женя округлил глаза и недоумённо замигал.

— Потому что я тебе должен, — ответил я.

— Скажи, ты ведь хочешь выбраться из этого грёбаного мира? — добавила Алина.

— Это… что, правда? То, что говорят о тебе? — спросил Женя.

— Идём со мной, — ответил я, — заодно и выяснишь.

Медик вздохнул, опустил голову. Посмотрел на больного, которому он только что делал инъекцию. Пощупал ему пульс на шее.

— Он ушёл… — констатировал Женя, — но хотя бы без боли…

— Пошли. У нас мало времени.

— Как оно там? В другом мире? Правда там нет войны? — спросил он с надеждой.

— Она там, увы, бывает. Но не сейчас, — ответил я, и добавил: — к тому же, это твой мир. Настоящий. Просто ты однажды сделал неправильный выбор.

— Ничего не понимаю, — улыбнулся Женя, — значит, наверно, надо идти. Подожди только, возьму стерильную форму. Переоденусь на выходе. А то на мне концентрация этой гадости…

Мы ждали Женю у входа в главный корпус. Когда мы поднимались сюда — ещё слышны были стоны; это всё ещё была больница. Но теперь она окончательно и бесповоротно превратилась в огромный морг.

— Куда дальше? — спросила Алина, — у нас горючка скоро кончится. Надо найти, где и чем забрать.

— Ничего, — ответил я, — до аэродрома хватит.

— Аэродрома? — удивилась Алина.

— Скажи, принципы управления вертолётами на обеих сторонах одинаковые, верно? Ты справишься?

— Обижаешь, — за маской я не этого видеть, но почувствовал её хищную улыбку, — нас готовили летать на технике противника. На случай, если понадобиться.

Я кивнул.

— А ещё нам периодически делали прививки, — добавила она, — мне это казалось странным. Зачем, если после каждого возрождения приходилось повторять процедуру заново? Теперь мне стало понятно, зачем.

— Думаешь, ваши защищены?

— Иначе это не имело бы смысла, — она пожала плечами, — но меня кое-что смущает.

— Что?

— Восточный фланг столицы не прикрыт. Линии фронта нет, она разрушена. Наши войска уже должны были быть здесь. Занимать территорию. Но их нет.

Я хотел сказать что-то про проблемы с логистикой, но не успел. Вышел Женя. За пять минут он умудрился привести себя в порядок. Если бы не мешки под глазами, по нему было бы невозможно сказать, что он провёл всю ночь на ногах, помогая умирающим.

— Мне нечего взять с собой, — он улыбнулся, — вечером был прилёт в общагу. Моя комната выгорела. Так что, если дорога долгая — мне понадобится помощь со снабжением всем необходимым.

— Ничего, — кивнул я, — разберёмся.

Последние пару километров до вертолётных площадок на аэродроме пришлось идти пешком. Все подъезды были густо завалены подбитой техникой и трупами. Кроме того, сам объект бомбили так плотно, что я даже начал сомневаться в успехе своей затеи: целых вертолётов могло и не остаться.