Маяковский, будучи человеком новой социалистической формации, оставался верен старым принципам: «Осматривая со всех сторон эту смерть и перетряхивая чужой материал, я сформулировал и поставил себе задачу… Толевая установка: обдуманно парализовать действие последних есенинских стихов, сделать есенинский конец неинтересным, выставить вместо легкой красивости смерти другую красоту, так как все силы нужны рабочему человечеству для начатой революции, и оно, несмотря на тяжесть пути, на тяжелые контрасты нэпа, требует, чтобы мы славили радость жизни, веселье труднейшего марша в коммунизм…

Около трех месяцев я изо дня в день возвращался к теме и не мог придумать ничего путного. Лезла всякая чертовщина с синими лицами и водопроводными трубами. За три месяца я не придумал ни единой строки…».

Есенин в памяти Маяковского. «…Мы ругались с Есениным часто… Потом Есенин уехал в Америку и еще куда-то и вернулся с ясной тягой к новому. К сожалению, в этот период с ним чаще приходилось встречаться в милицейской хронике, чем в поэзии…

Была одна новая черта у самовлюбленнейшего Есенина: он с некоторой завистью относился ко всем поэтам, которые органически спаялись с революцией, с классом и видели перед собой большой и оптимистический путь. В этом, по-моему, корень поэтической нервозности Есенина и его недовольства собой, распираемого вином и черствыми и неумелыми отношениями окружающих.

Он обрюзг немного и обвис, но все еще был по-есенински элегантен. Последняя встреча с ним произвела на меня тяжелое и большое впечатление. Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его темных спутников несло спиртным перегаром.

Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепленного помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжелому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться…

Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным. Я узнал об этом ночью, огорчение, должно быть, так бы и осталось огорчением, должно быть, и подрассеялось бы к утру, но утром газеты принесли посмертные строки…».

Дать ответ пьянице! «…Сначала стих Есенину просто мычался приблизительно так:

та-ра-ра (ра, ра)ра, ра, ра, ра (ра, ра)…

Потом выясняются слова:

Вы ушли, Сережа, в мир иной…

(ни аванса вам, ни бабы, ни пивной)

Вы ушли бесповоротно в мир иной

Вы ушли, Есенин, в мир иной».

Маяковский спрашивает себя: какая из этих строчек лучше? И отвечает: все – дрянь! Почему?

«…Первая строка фальшива из-за слова «Сережа». Я никогда так ами-кошонски не обращался к Есенину, и это слово недопустимо сейчас, так как поведет за собой массу других фальшивых, несвойственных мне и нашим отношениям словечек: «ты», «милый», «брат» и т. д.

Вторая строка плоха потому, что слово «бесповоротно» в ней необязательно, случайно, вставлено только для размера: оно не только не помогает, ничего не объясняет, оно просто мешает. Действительно, что это за «бесповоротно»? Разве кто-нибудь умирал поворотно? Разве есть смерть со срочным возвратом? Не приплясывать по поводу горя, а с другой стороны, не распускать слезоточивой нуди…

Ни аванса вам, ни бабы, ни пивной,

ра ра ра ра ра ра ра ра трезвость.

Что с этими строками делать? Как их урезать? Урезать надо «ни бабы». Почему? Потому что эти «бабы» живы. Называть их так, когда с большой нежностью им посвящено большинство есенинской лирики – бестактно. Поэтому и фальшиво, поэтому и не звучит. Осталось:

Ни аванса вам, ни пивной.

Как же сделать эти строки еще более контрастными и вместе с тем обобщенными? Беру самое простонародное:

«Нет тебе ни дна, ни покрышки

Нет тебе ни аванса, ни пивной».

В самой разговорной, в самой вульгарной форме говорится:

«Ни тебе дна, ни покрышки,

Ни тебе аванса, ни пивной».

Строка стала на место и размером и смыслом. «Ни тебе» еще больше законтрастировало с первыми строками, а обращение в первой строке «Вы ушли», а в третьей «ни тебе» – сразу показало, что авансы и пивные вставлены не для унижения есенинской памяти, а как общее явление. Эта строка явилась хорошим разбегом для того, чтобы выкинуть все слога перед «трезвость», и эта трезвость явилась как бы решением задачи…

«Вы ушли, как говорится, в мир иной,

Может быть, летитера-ра-ра-ра.

Ни тебе аванса, ни пивной.

Трезвость».

Может быть, можно оставить незарифмованной? Нельзя. Почему? Потому что без рифмы стих рассыплется. …Первыми пришедшими в голову будут слова вроде «резвость», например:

«Вы ушли, как говорится, в мир иной,

Может быть, летите… знаю вашу резвость!

Ни тебе аванса, ни пивной

Трезвость…».

Муки творчества. «…Можно эту рифму оставить? Нет. Почему?.. Когда вы говорите «резвость», то рифма «трезвость» напрашивается сама собой и, будучи произнесенной, не удивляет, не останавливает вашего внимания… Может быть, можно облегчить себе работу, заменив слово «трезвость» каким-нибудь легче рифмуемым, или не ставить «трезвость» в конец строки, а дополнить строку несколькими слогами, например, «трезвость», «тишь»?..

По-моему, этого делать нельзя, – я всегда ставлю самое характерное слово в конец строки и достаю к нему рифму во что бы то ни стало. В результате моя рифмовка почти всегда необычайна и уж во всяком случае до меня не употреблялась, и в словаре рифм ее нет.

…Взяв самые характерные звуки рифмуемого слова «резв», повторяю множество раз про себя, прислушиваясь ко всем ассоциациям: «рез», «резв», «резерв», «влез», «врез», «врезв», «врезываясь». Счастливая рифма найдена.

Глагол – да еще торжественный!

Но вот беда, в слове «трезвость», хотя и не так характерно, как «резв», но все же ясно звучат «т», «сть». Что с ними сделать? Надо ввести аналогичные буквы и в предыдущую строку. Поэтому слово «может быть» заменяется словом «пустота», изобилующим и «т», и «ст», для смягчения «т» оставляется «летите», звучащее отчасти как «летьитье».

Окончательная редакция.

«Вы ушли, как говорится, в мир иной.

Пустота, – летите, в звезды врезываясь…

Ни тебе аванса, ни пивной – Трезвость».

Вот так отчаянно защищал Маяковский свою революцию от нападок коллеги-пьяницы, которого, судя по всему, разочаровала революция. А потом и сам Маяковский в ней разочаровался. Тогда как-то кардинально все решалось, без обсуждений и сомнений. Револьвер к виску и – уже кому-то другому пришлось объяснять его гибель. Такие были времена.