До Комаровки дошли без приключений. Шумилкин покачал машину с крыла на крыло и взмахнул рукой прощаясь. Дивин подал своим сигнал «делай, как я» и повел эскадрилью новым курсом. Вместе с ними, чуть выше, шла четверка «Як-7». Ведущим у них остался Каменский. Мелочь, а приятно.

Прошли вдоль нитки железной дороги по направлению к станции. Никого не встретили. Что ж, придется рисковать.

— «Маленькие», уйдите на высоту, — попросил экспат. — А мы на бреющем попробуем подползти, чтобы не спугнуть фрицев раньше времени.

— Добро, Кощей, выполняю, — отозвался Каменский, и истребители свечой ушли вверх.

— Прижались к земле, — скомандовал Григорий и первым отжал ручку, подавая пример.

«Илы» низко-низко, над самыми деревьями, пронеслись над лесом и вышли на станцию. Риск? Безусловно. Но риск оправданный, потому что прежний вариант построения давал возможность противнику засечь их издалека. А так была вероятность, что немецкие зенитчики зевнут. Другое дело, что «мессеры», окажись они над станцией, беспрепятственно атакуют советские самолеты. Но тут уже или-или.

— В набор! — отдал Дивин новый приказ, зорко наблюдая за воздухом. В небе чисто, вражеских истребителей нет.

Штурмовики взмыли над станцией. Взгляд сразу же зацепился за нужную цель: три паровоза стоят под парами. Один из них на маневровом кругу. Это мы удачно зашли!

— Атака! Прорва, Катункин, бейте того, что на кругу. Валиев, Челидзе, за мной!

Пятерка дружно ударила по паровозам. Сначала из-под крыльев с шумом сорвались реактивные снаряды, потом к земле понеслись черные капли бомб. На выходе из пике воздушные стрелки добавили немцам жару.

— Выходим.

Заполошно ударили вслед зенитки, но «Илы» уже заложили вираж и вышли из зоны их действия. Экспат пересчитал самолеты. Все на месте. Сверху опустились «Яки», заняли позицию в охранении.

— Прорва, как отработали? — запросил Григорий, подойдя поближе к штурмовику Рыжкова. — Что стрелок говорит?

Летчик показал перекрещенные руки.

— Всех?

Рыжков согласно закивал, улыбнулся и показал большой палец. Отлично, значит, слетали совсем не зря.

На подходе к линии фронта внезапно появились мощные кучевые облака. «Яки» поднялись повыше, а «Ильюшины», наоборот, поднырнули под облака.

— Сократить дистанцию. Стрелкам — усилить наблюдение!

Камнем на голову вдруг упали два самолета непривычных очертаний. Что за ерунда, кто такие? Дивин не успел додумать эту мысль до конца, а к ним уже потянулись красные струи. Фрицы! Непонятно только, почему они стреляют издалека, ведь особого вреда их пулеметы так не нанесут?

Но гитлеровцы, как оказалось, таким образом лишь проверяли, находится ли цель в зоне поражения, или нет. И в следующую секунду ведущий истребитель дал мощный залп аж из четырех пушек.

«Твою мать, да это ж «фоккеры»! — сообразил Григорий, бросая штурмовик в скольжение. — Начальник разведки рассказывал об их появлении под Ленинградом. Выходит, и до нас очередь дошла. Хреново, у них вооружение будь здоров».

— «Маленькие», прикройте, нас атакуют два «фокке-вульфа»! Слышите, «фоккеры»! — крикнул Дивин.

В бок «Ильюшина» ударила одна из очередей. Самолет вздрогнул и задымил. Экспат кинул его из стороны в сторону. Слушается, «горбатый», поживем еще! Где ведомые? Не отстали, держатся рядом. Стрелки лупят по фрицам длинными очередями, сбивают им прицел, прикрывают друг друга. Эх, жаль, что Пономаренко рядом нет, сейчас старшина со своим верным «березиным» ох как пригодился бы.

Пробив облака, к ним на выручку пришли «Яки». Немцы сразу же отвернули и, не приняв боя, скрылись в белой пелене. Дивин прислушался к мотору. Тянет, перебоев пока не слышно. Что ж, идем домой.

* * *

«Уважаемая Анна Тимофеевна! 3 января 1943 года, выполняя ответственное боевое задание в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками…»

Черт, опять не то! Григорий раздраженно смял лист и отбросил его в сторону. Возле него мгновенно появился Шварц, прятавшийся до этого под столом. Подбил лапой эрзац-игрушку, мягко прыгнул, опрокинулся на спину, словно цирковой артист подбросил бумажный комок вверх, мощно запулил в угол и стремительно ринулся за ним в погоню.

В другое время Дивин от души посмеялся бы над проделками своего любимца, но только не сейчас. Он уже несколько раз пытался написать письмо матери Малахова, но ничего не получалось. Слова выходили какими-то казенными, угловатыми, без души. А экспату хотелось если не смягчить боль утраты — такое не под силу никому, — то хотя бы дать понять близким Алексея, что он погиб не напрасно. А как это сделать, если при воспоминании обстоятельств гибели друга скулы сводит от бешенства?

И Григорий отложил ручку в сторону, малодушно пообещав себе, что уж завтра-то он точно напишет это письмо. Найдет нужные слова и обязательно напишет! Экспат убрал трофейную самописку и бумагу в планшет, повернулся и глянул, чем заняты другие летчики его эскадрильи. Оказалось, что сидят на нарах возле Прорвы и слушают, как он травит очередную байку.

— Вот скажи мне, Челидзе, какие главные требования предъявляются к летчику? — с самым что ни на есть серьезным видом вопрошал Рыжков.

Сержант, чувствуя какой-то подвох, не торопился с ответом. Потом все-таки решился и азартно выпалил:

— Реакция, глазомер?

— Э, нет, брат! — укоризненно взглянул на него Прорва, словно на нерадивого ученика. — Запомни раз и навсегда, генацвале, и детям своим передай, — Рыжков выдержал мастерскую паузу, обвел смеющимися глазами товарищей и спокойно сказал: — Главные требования к летчику такие: беспробудный сон, волчий аппетит, отвращение к физическому труду и частично к умственному!

Долю секунды царило молчание, все переваривали услышанное. А потом стены блиндажа содрогнулись от дружного хохота. Экспат не выдержал и тоже улыбнулся.

— Гриша, выходит, ты у нас просто образцовый, я бы даже сказал больше — идеальный летчик! — проговорил, вытирая слезы, Катункин.

— А то! — охотно согласился Прорва. — Эх, щас бы яблочка куснуть, пое… ся и уснуть! — Старший сержант с хрустом потянулся и спрыгнул с топчана. — Командир, — обратился он к Дивину, — как мыслишь, скоро полетим?

— Кто ж его знает? Сам понимаешь, на кон слишком много поставлено, тут спешка противопоказана.

Советское командование замыслило масштабную операцию. Гитлеровцы, используя аэродромы подскока, не давали развернуться нашей бомбардировочной и штурмовой авиации, выставляя на пути мощные заслоны. Поэтому возник план хорошенько обработать прифронтовые площадки «мессершмиттов» и недавно появившихся «фокке-вульфов», ударив по ним силами сразу нескольких штурмовых полков, чтобы заставить врага оттянуться на стационарные аэродромы. А потом беспрепятственно громить живую силу и технику немцев.