Свадебный прием сочетал в себе торжественность брачных пиров древних бриттов, утонченность церемониала на подобных трапезах при дворце китайских императоров и восточную роскошь и великолепие, царившие на свадебных пирах древних ассирийских правителей. Но вся эта помпезность, весь этот шик и блеск смотрелись немного нелепо: ведь на дворе уже двадцатый век. Да и искренности чувств гостям мистера Катса явно недоставало. Они целовали Сэлли и желали ей счастья с тем же безразличием, с которым приветствовали друг друга, произнося: «Доброе утро!» или «Добрый вечер!» Впрочем, и без их пожеланий невеста буквально светилась от счастья. Она была прекрасна в своем белоснежном платье и кружевной фате, обрамляющей ее розовое личико и золотистые локоны. В эту минуту она была похожа на одну из прекрасных богинь, которых так любил изображать Гюстав Моро. Похоже, Алек был в восторге от своей молодой жены. И все время что-то доверительно шептал ей на ухо, вызывая ее жизнерадостный смех. В один из таких моментов Сэлли не удержалась и, повернувшись к Моне, воскликнула:

– Ну, разве он не прелесть? Правда, Мона?

Но не успела Мона раскрыть рот, как последовала ироничная реплика Алека.

– О, перед нашей Моной, ма шер, мои чары бессильны! – он с дружелюбной улыбкой взглянул на Мону, и она поняла, что в его сердце нет больше злобы по отношению к ней.

Она распростерла руки и, обняв их обоих, воскликнула:

– Благослови вас Бог, мои дорогие! И будьте счастливы!

Голос ее предательски дрогнул, и, боясь расплакаться прямо на свадьбе, Мона постаралась незаметно раствориться в толпе гостей, а через какое-то время и вовсе уехала домой.

Снег валил, не переставая. Видно, та старая дама, которой поручено сметать паутину со звезд, затеяла нешуточную уборку вверенных ей территорий. Крупные мягкие хлопья падали и падали с неба, покрывая все вокруг толстым пушистым ковром. Сент-Мориц буквально утопал в снегу.

Питер невидящим взглядом задумчиво уставился в окно. Мысли его были такие же невеселые, как и зимний пейзаж за окном. С тяжелым вздохом он задернул штору. Если снегопад не прекратится до утра, ни о каких горнолыжных прогулках завтра и мечтать не приходится. Последние месяцы не прошли бесследно для герцога Гленака. Черты его лица заострились, взгляд серых глаз стал более суровым и даже угрюмым

За закрытыми дверями послышались звуки музыки. Обычные танцы после ужина, которые чаще всего затягиваются далеко за полночь. Разумеется, жаркий огонь камина, удобное кресло и трубка манили Питера гораздо больше и казались ему куда как более приятным времяпрепровождением, чем толкотня в душных танцевальных залах, где молодежь, жившая в отеле, с упоением предавалась совершенно безумным, с его точки зрения, танцам. Та самая молодежь, которая день-деньской развлекалась катанием на роликовых коньках. Нет уж! Такой досуг не для него!

На столе лежало несколько писем, которых он ранее не заметил. Герцог сгреб корреспонденцию и удобно устроился возле огня. Почерк, которым был подписан первый конверт, был ему незнаком. Скорее всего, еще одна просьба о помощи, вздохнул про себя Питер. Такие письма приходили к нему пачками, но при всем желании помочь всем этим людям было невозможно. Однако герцог терпеть не мог отказывать даже тогда, когда это было неизбежно.

Он, не торопясь, вскрыл конверт. Но в эту минуту стук в дверь отвлек его внимание.

– Входите! – громко сказал он и повернул голову, чтобы посмотреть на вошедшего.

В дверном проеме стояло видение в ореоле золотых волос и сиянии голубых глаз. Видение было облачено в платье из черного гипюра на подкладке из розоватого шифона, имитирующего цвет кожи. И в первый момент Питер с ужасом подумал, что на даме больше ничего нет.

– Можно? – воркующим шепотом спросило видение. Голос ласкал слух, словно прикосновение нежных пальчиков.

– Конечно! – Питер моментально вскочил, уступая кресло даме.

Миссис Фицстенли лениво опустилась в кресло и откинулась на мягкие подушки. Она принадлежала к числу женщин, которые больше всего на свете любят удобства. Лениво-расслабленная поза – это ее конек, и в ней она пребывала почти постоянно. К тому же в такой позе как нельзя лучше были заметны все волнующие изгибы ее красивого тела и длинных стройных ножек, составлявших особую гордость их обладательницы.

Да, Инна Фицстенли была очень красивой женщиной и на первый взгляд даже казалась умной, что в немалой степени обеспечивало ей многочисленные победы над умными и влиятельными мужчинами. За такими экземплярами она и охотилась в первую очередь. К тому же у нее был муж, не муж, а настоящая находка, какой-то человек-невидимка, что, согласитесь, очень удобно при таком рассеянном образе жизни. Во всяком случае, менее удачливые жены менее ненавязчивых мужей ей откровенно завидовали. Муж, судя по всему, был богат, потому что на Инне Фицстенли всегда были простые, но хорошо скроенные наряды, безошибочно выдававшие руку лучших модельеров лучших парижских домов моды. Она неизменно останавливалась в самых шикарных отелях, резервируя для себя самый лучший номер-люкс на втором этаже. Правда, злые языки утверждали, что на чеках, которыми она расплачивалась за проживание, не всегда стояла подпись мистера Фицстенли. Неуловимость, точнее, ненавязчивость мужа прелестной дамы снискала ему всеобщую симпатию, как со стороны приятельниц Инны, так и со стороны ее поклонников. Одновременно это вызывало и сочувствие. Ведь что может быть трогательнее, чем женское одиночество? Когда Инна начинала сокрушаться о собственном одиночестве, глаза ее увлажнялись, а сердца ее слушателей таяли об волны жалости к несчастной жене.

– Бедняжка! – вздыхали они потом. – Не так-то сладко быть замужем за таким человеком!

Пока Питер лихорадочно соображал, что же могло понадобиться Инне Фицстенли в половине одиннадцатого вечера в его апартаментах, а заодно и старался с ходу выдумать хоть какой-нибудь благовидный предлог, чтобы его оставили в покое, Инна не менее озабоченно обдумывала встречный план действий. Пора, давно пора заставить герцога перейти к решительным действиям. Она познакомилась с ним на одном из приемов в Лондоне. Он был одинок, оскорблен в лучших чувствах и озлоблен на весь белый свет, так скоро лишивший его всяческих иллюзий. В тот момент он, не задумываясь, выбрал для себя самую простую линию поведения с дамой. Да особого смысла сопротивляться ее чарам он и не видел. А зачем? Мона ему больше не верна, а с потерей жены он потерял все. В более глубокие размышления о природе страсти он решил не вдаваться. Да и хитросплетения женской души оставались для него тайной за семью печатями, поскольку Питер, как и большинство мужчин, плохо понимал женщин, если вообще понимал. К тому же у него не было ни малейших сомнений, что Мона ему изменила. Уж о бесчисленных победах Алека на любовном фронте, для которого интрижка с Моной – всего лишь еще один эпизод в карьере неотразимого любовника, он был достаточно осведомлен.

Вот в каком состоянии души он познакомился с миссис Фицстенли и даже нашел ее общество вполне сносным. Впрочем, скорее всего он бы начисто забыл о ее существовании уже на следующий день после знакомства. Но дама проявила завидную настойчивость и была неутомима в своих бесконечных напоминаниях о себе. Красивый богатый герцог, к тому же на данный момент свободный, был завидной добычей по всем статьям, а Инна с ее железной хваткой была не из тех, кто выпускает из рук столь лакомые куски.