К воротам, должно быть, ведет лестница, и, чтобы попасть в монастырь, нужно по ней подняться. Дверь с маленьким зарешеченным окошком — единственный выход в мир, от которого отреклись затворницы. За этой дверью начинаются Средние века.

Паркс гасит фары. В машине становится темно. Тишина снега, свист ветра… Она включает радио и начинает гонять регулятор настройки по станциям, ища чей-нибудь голос. За то время, что сканер прощупывает радиоволны, из громкоговорителей лишь несколько раз вырывается треск. Не отвечает ни одна станция, молчат даже крупные передатчики в Денвере и Форт-Коллинзе. Словно эти большие города погибли — утонули в этом снежном потопе.

Мария берет свой мобильный телефон и смотрит на его экран. Последняя полоска на значке передачи мигает и гаснет: нет подключения к сети. Конечно, это из-за высоты и бури. Мария выключает радио, проверяет, заряжен ли ее пистолет, и кладет его в сумку. Потом она застегивает пальто и выходит под снег.

До ворот сорок метров. Идя к ним по снегу, Мария все время испытывает неприятное ощущение, что затворницы глядят на нее через окошко. Нет, не то. Она уверена, что это сам монастырь, весь целиком, смотрит, как она приближается к нему. Как будто свет ее фар разбудил в нем злую силу, которая сделает все, чтобы не дать ей войти. Или даст войти, но не выпустит обратно.

Перестань воображать чепуху, Мария. Если они и смотрят на тебя, это всего лишь добрые старые дамы, которые вышивают, грызут при этом печенье и пьют мелкими глоточками чай из ромашки.

Паркс подошла к воротам, отступать уже поздно. В дверь вделано тяжелое кольцо с бронзовой круглой ручкой, которое висит на металлической подставке. Мария берется рукой за этот заменитель дверного молотка, морщится от жгучего холода, когда металл касается ладони, стучит по подставке четыре раза, прижимает ухо к двери и слушает, как звуки ударов затихают в глубине монастыря. Потом она ждет несколько секунд и стучит снова. После третьей попытки деревянная ставня открывается с сухим стуком и пропускает наружу дрожащий свет факела. Два черных глаза смотрят на Марию. Она прижимает к решетке свое удостоверение агента ФБР и говорит очень громко, чтобы заглушить шум ветра:

— Сестра, я специальный агент Мария Паркс. Мне поручили расследовать убийство, которое произошло в вашей общине. Я приехала из Бостона.

Монахиня смотрит на удостоверение Марии так, словно оно написано на незнакомом ей языке. Потом ее глаза исчезают, и на их месте появляется морщинистый рот.

— Здесь эти вещи не действуют, дитя мое. Идите своей дорогой и оставьте нас в покое.

— Простите мою настойчивость, сестра, но, если вы не откроете эту дверь сейчас же, я буду вынуждена вернуться завтра утром вместе с сотней агентов, вооруженных до зубов. И они с удовольствием обыщут ваш монастырь до самых глубоких подвалов. Вы этого хотите?

— Этот монастырь имеет дипломатический статус освященной земли Ватикана, и никто не может войти сюда без разрешения Рима или нашей настоятельницы матери Абигайль. Желаю вам доброй ночи, и пусть Иисус защищает вас на всех ваших путях.

Старая монахиня начинает закрывать окошко, и Мария решает выложить свои карты.

— Скажите матери Абигайль, что существо, которое убило вашу затворницу, умерло в Геттисберге.

Ставня замирает на середине пути, потом движется обратно. В окошке снова появляется старый рот.

— Что вы сейчас сказали?

— Калеб мертв, сестра. Но я опасаюсь, что его дух по-прежнему находится среди нас.

Несмотря на выходки ветра, до ушей Марии долетает звон металла о металл: кто-то лихорадочно трясет связку ключей. Потом один за другим щелкают замки, и тяжелая дверь со скрипом открывается. Мария смотрит на старую монахиню, которая, сгорбившись, стоит в дверном проеме.

О господи! Сколько ей может быть лет?

За дверью начинается широкая лестница, которая ведет куда-то во мрак. Она такая же старая и темная, как та, которая вела в склеп, где Калеб распял монахинь, пропавших в Геттисберге. Паркс закрывает глаза, вдыхает глоток ледяного воздуха, затем переступает порог и ставит ногу на песчаную землю монастыря. Входя, она чувствует себя так, как будто падает с большой высоты. Словно каждая клетка ее тела внезапно стала двигаться обратно во времени.

Внутри мрак еще темнее, чем ночь за стенами. Воздух здесь кажется прозрачнее, а огонь факела — светлее и ярче. Пахнет серой, огородом и навозной жижей. Это запах Средних веков. Когда дверь монастыря закрывается, снова со скрипом, молодую женщину охватывает панический страх. Она вошла в могилу.

— Идите за мной и, главное, не теряйте меня из виду!

Огонь факела потрескивает среди темноты. Затворница начинает спускаться по лестнице. А лестница — это сотни ступеней, которые вырублены в недрах горы. Мария старается дышать реже, чтобы идти в ногу с монахиней: та взбирается по ступеням с удивительной быстротой и ловкостью. Кажется, если бы у старухи не было факела в руках, она бы встала на четвереньки и помчалась бы по лестнице галопом.

Перестань бредить, Мария!

Паркс начинает терять представление о времени. Она чувствует жжение в бедрах и коленях. В нескольких метрах впереди нее факел отбрасывает на стены гигантские тени. Но похоже, что его огонь удаляется, словно затворница ускорила шаг. Мария тоже прибавляет скорость. Ей страшно и душно. Когда Марии было восемь лет, она выкопала в дюнах туннель. Он был такой длинный и узкий, что только ноги девочки торчали наружу, когда подрытая дюна обрушилась на нее. Теперь, когда Мария шла за затворницей, она задыхалась так же, как в тот день.

Последняя ступень лестницы. Теперь подъем продолжается по длинному наклонному коридору. Паркс чувствует это по жжению в лодыжках и по наклону своих подошв. Она ускоряет шаг, не сводя глаз с огня. Струи ледяного воздуха шевелят пламя, и оно на мгновение вырывает из мрака тяжелые двери келий. Сердце Марии подпрыгивает в груди, ее волосы встают дыбом: она видит вцепившиеся в дверные решетки пальцы с длинными, как когти зверя, ногтями. Желтые как воск лица смотрят на нее, раздается шепот. Мария ускоряет шаг, чтобы догнать удаляющийся факел. Но коридор заканчивается новой лестницей, и монахиня уже поднялась по ступеням на несколько метров. Паркс не замечает первую ступеньку. Едва удержавшись, чтобы не выругаться, она в последний момент успевает ухватиться за решетку в двери кельи и прислоняется к этой двери спиной. Сзади нее что-то шевелится. Мария чувствует прикосновение чьей-то одежды, понимает свою ошибку и выпрямляется, но что-то холодное кольцом охватывает ее шею. Это рука. Кости этой худой руки выступают из-под кожи и с удивительной силой давят Марии на горло. Паркс начинает задыхаться и пытается открыть свою сумку, чтобы достать пистолет.

Дура несчастная! — мысленно ругает она себя. Как ты еще не оставила обойму в машине?

Ее лица касается чье-то зловонное дыхание. Существо, которое ее душит, прижимает голову к решетке и спрашивает: