– Как часто вы вступаете в сношения? – спросил он, когда мы с Берном сидели перед его столом. – Вы не представляете, сколько пар приходит сюда со словами: доктор, мы уже год вместе. Я их спрашиваю: а сколько раз за этот год у вас был половой контакт? Самое меньшее пять или шесть, отвечают!

Он рассмеялся, как будто рассказал анекдот, но быстро посерьезнел, вероятно заметив, что нам не до веселья.

– Спрашиваю об этом еще и потому, что у синьоры, по крайней мере на первый взгляд, все в порядке.

– Каждый день, – ответил Берн.

– Каждый день? – произнес доктор. Глаза у него округлились. – И уже больше года?

– Да.

Санфеличе нахмурился. Повертел в руках большую лупу, положил ее на место. Затем обратился ко мне:

– В таком случае надо провести комплексное обследование.

– А в чем тут может быть дело? – встревоженно спросил Берн.

– В недостаточном количестве или недостаточной подвижности ваших сперматозоидов, либо в том и другом одновременно. Возможно, в яичниках синьоры, хотя фибром у нее нет. В худшем варианте причиной может быть эндометриоз. Но пока у нас нет результатов обследования, с уверенностью ничего сказать нельзя.

Он стал выписывать направления на анализы, это заняло много времени. Берн не отрываясь смотрел на его руки.

– Сделайте все это и приходите, – сказал он и протянул нам бумажки. – Я не дал направления на спермограмму, потому что ее можно сделать у нас. Во вторник. Вот мои рекомендации, – добавил он и протянул еще один листок с распечатанным текстом. С вас сто двадцать евро. Проверьте, если хотите, но дешевле вы нигде не найдете.

– Это лечится, доктор? – спросил Берн, когда мы уже встали, собираясь уходить.

– Конечно, лечится. Сейчас у нас третье тысячелетие. Для медицины не осталось почти ничего невозможного.

На ярко освещенных улицах в центре города открывались и закрывались двери магазинов, люди заходили в кафе выпить аперитив. Даже в воздухе уже чувствовалось приближение Рождества. На лотках продавали апельсиновые цукаты, жаренный в сахаре миндаль; я попросила Берна купить мне пакетик, но он сказал:

– Пойдем в ресторан!

Нам еще не приходилось вдвоем бывать в ресторане. Меня охватило необъяснимое волнение, как если бы я была не готова к этому.

– Но нам еще надо будет оплачивать анализы!

– Ты не слышала, что сказал доктор? Нет ничего невозможного. Скоро у нас будет дочка. Так что давай это отпразднуем. Надо было тебя послушать и приехать сюда раньше. Выбирай ресторан. Самый лучший.

Выйдя на середину площади, я огляделась вокруг, завороженная, словно маленькая девочка, которая впервые в жизни увидела большой город, свет фонарей и барочные дворцы.

– Сюда, – произнесла я, указав на вывеску ресторана.

И взяла его под руку с чувством облегчения и благодарности, как на первом свидании, которого у нас никогда не было. Мы с ним пошли в ресторан, превратившись в обычную влюбленную пару – пусть на один-единственный вечер.

Анализы стоили очень дорого, взятие их иногда было сопряжено с неловкой ситуацией (я видела, как Берн украдкой пробрался в туалет и спустя несколько минут вынес оттуда пробирку с семенной жидкостью), а результаты не дали ничего. Ровно ничего. С количеством и подвижностью сперматозоидов у Берна не было никаких проблем. Как и у меня с уровнем прогестерона, пролактина и эстрогена, с ЛГ, ТТГ, ФСГ, всеми этими сокращениями, смысла которых я не знала. Но я так и не забеременела. Словно у меня и у Берна было не в порядке что-то еще, что-то, о чем доктор Санфеличе догадывался, но не решался сказать вслух.

– Не паникуйте, – сказал доктор, изучая разложенные на столе анализы. – Проведем цикл осеменения – и проблема будет решена.

Но сначала надо было провести стимуляцию яичников, со строгим соблюдением режима и расписания. Для этого Санфеличе, лучезарно улыбаясь, выдал мне еще одну памятку.

В эти же недели Берн решил восстановить домик на дереве, в точности там, где он был раньше. Нашей дочке домик должен был понравиться. Он говорил об этом как о деле первостепенной важности. Бесполезно было взывать к его здравомыслию, напоминать, что наша девочка сможет лазить по деревьям самое раннее через четыре-пять лет. Однажды он притащил на ферму доски и колышки. Затем несколько часов бродил по территории в поисках гибких веток, из которых можно было бы соорудить крышу.

Он был не в состоянии сидеть без дела, пока я старалась заставить мои яичники производить больше, еще больше, как можно больше. И чем выше воспарял он в своей мечте стать отцом, тем ниже я гнулась к земле от мысли о раздувающемся животе, отвердевших грудях, о растяжках, которые появятся на бедрах.

– Не смотри на меня, – говорила я по вечерам, когда наступало время раздеться.

– Почему? Я же всегда на тебя смотрю.

Но я не могла помешать его взгляду обшаривать меня, подмечать каждую перемену к худшему.

– Просто не смотри – и все.

Он сам делал мне уколы, у него это получалось хорошо: вспомнились давние уроки Флорианы. И сам приносил мне лекарства – таблетку в одной руке, стакан с водой, чтобы ее запить, – в другой. Его заботливость умиляла и в то же время раздражала, потому что заставляла чувствовать себя еще более неуклюжей, еще менее желанной.

– Лучше бы я лечился вместо тебя, – говорил он, догадываясь о том, какие противоречивые эмоции я испытываю.

– Еще чего, – отвечала я. – Пей свои витамины – и хватит с тебя.

Санфеличе прописал ему витамины, чтобы стимулировать сперматогенез. Я не очень-то верила, что от них будет толк, но Берн принимал их с такой педантичной аккуратностью, как будто от этого зависел успех всего дела.

Однажды к нам на ферму явился Никола. Мы с Берном давно перестали с ним общаться, и я никогда не упоминала его в разговоре. Те скудные сведения о нем, которыми я располагала, я получила от Флорианы, когда была у нее по поводу продажи фермы. Она сказала только: «У него все хорошо», а я не стала расспрашивать подробнее.

И вот Никола приехал к нам, во время курса стимуляции яичников, в воскресенье, сияющим майским утром. Он вышел из чистенькой, ухоженной спортивной машины и сам был такой же чистенький, ухоженный, в туфлях из кожи, в белоснежной рубашке с расстегнутой верхней пуговицей; из ворота выглядывала загорелая грудь. С нашей последней встречи он окреп и возмужал, – и это очень шло ему, подумала я. Раньше это был подросток с развинченной походкой и вечно недовольной физиономией. Сейчас он стал еще больше похож на Чезаре – та же мускулистость, тот же ясный взгляд. Увидев