– Тут что – окно открыто?

Самир быстро пересек комнату и раздвинул тяжелые портьеры. Окно не было открыто; оно было разбито. Осколки стекла усеивали пол.

– Похоже, у кого-то очень меткая рука, – Самир поднял с пола здоровенный камень. – Наверное, мальчишки.

Я вспомнила подростков, куривших у бакалейного магазина:

– Вряд ли им здесь интересно ошиваться.

– Тоже верно, – Самир ногой отгреб битое стекло к стене. – Тебе надо пригласить сюда специалиста, чтобы он составил опись всех картин, а потом перевезти их в более безопасное место. Уверен, тут есть ценные работы.

– Джокаста сказала, что одна из картин работы Энгра.

– Ладно, с чего думаешь начать?

Сжав губы, я повернулась кругом.

– Когда мама устраивала мне эти головоломки с поиском сокровищ, она прибегала к загадкам, каламбурам, шуткам, – я не спеша оглядела картины, рисунки, кровать.

Потом подошла к туалетному столику и, поочередно поднимая пустые флакончики из-под духов, принюхалась к каждому.

– Я хочу забрать с собой флакончики «Лалик». Нам следовало захватить с собой пакет, куда бы можно было все сложить.

– Думаю, мы найдем здесь какую-нибудь сумку или мешок, – Самир открыл шкаф, в котором висели изветшалые наряды Виолетты из индийских шелков, о которых мне рассказывала Элен. Сердце кольнула боль: как же долго провисели они здесь, не замеченные.

– Бабушка умерла за несколько лет от отъезда из Розмера мамы, но эта комната осталась нетронутой. Такой, как была при Виолетте. Почему? – нахмурилась я. И снова окинула взглядом картины. – Мамочка, что ты хотела, чтобы я увидела?

Мне ничего не бросилось в глаза. Если эти картины и оказали влияние на мамино творчество, я проследить его не смогла. Экзотические пейзажи и портреты – одни маленькие, другие огромные – ничем не походили на мамины работы. На одной из картин белый персидский кот сидел на коленях у дородного султана в башмаках с загнутыми вверх мысками. На другой был изображен гарем, еще на одной – тигр. Взгляд задержался на зеленой плантации, и я шагнула поближе к этой картине. «Может, это та самая плантация, где родилась Виолетта? То место, которое она была вынуждена покинуть?» – подумалось мне.

– Почему она не покинула Розмер, раз так сильно любила Индию? – вслух озадачилась я.

Пейзаж на картине выглядел необыкновенно привлекательным, даже манящим: в таинственной дали за домом возвышались голубовато-зеленые холмы; на их фоне чайные кустики казались словно вытравленными на поверхности полотна.

– Из чувства долга? – предположил Самир. – А, возможно, она усмотрела в провозглашении Индией независимости зловещее предостережение. Когда она уехала оттуда?

– Точно не помню. Вроде бы в сороковые, но, скорее всего, уже после войны. Пока шла война, путешествовать было сложно.

– Раздел Индии произошел в 1947-м году, – Самир вытащил из шкафа лоскут материи, испещренный дырочками, но более-менее целый. – Наверное, она поняла, что пора уезжать.

Мой взгляд упал на крошечную медную табличку, прикрепленную к раме картины. На ней было выгравировано название места.

– Ты когда-нибудь видел фотографии чайной плантации? Это она?

– Она называлась Сундарские холмы.

– Это она, – я сняла картину со стены. – Заберу ее тоже с собой.

Я внимательно осмотрела задник картины, но, не найдя и там подсказки мамы, положила ее на кровать рядом с флакончиками из-под духов «Лалик».

А затем подошла к туалетному столику и стала выдвигать – один за другим – его ящички. В них я обнаружила множество обычных аксессуаров – расческу, костяной маникюрный набор, заколку для волос, оторванную пуговицу.

По дальнему краю столика маршировала вереница резных деревянных слоников; некоторые были украшены стеклышками или бисером; бивни других были сделаны из слоновой кости. И отражения всех бликовали темными пятнами в заляпанном зеркале. Решив унести с собой и этих слоников, я стала их собирать и нахмурилась. Меня опять смутил навязчивый вопрос: почему никто не прибрался в комнате Виолетты после ее кончины? Может, маме было тяжело морально? Или она продолжала сердиться на свою мать? Но почему тогда этого не сделал ее сын? Что же здесь произошло?

Стряхнув пыль с рук, я снова взглянула на пашу.

В памяти всплыла строка: «Белые персидские коты лежали вальяжно на лужайке». Это была цитата из «Одной последней книги» Сьюзен Мур, которую мы с мамой читали в своем «клубе книголюбов» из двух членов – роман о женщине, обольщенной Индией, пытавшейся побороть свое влечение, а потом полюбившей ее всем сердцем. Мне книга нравилась больше, чем маме. «Может быть, потому что героиня напоминала ей мать?» Я пересекла комнату и приподняла картину – посмотреть, не спрятано ли чего-нибудь за ней. Картина оказалась очень тяжелой, а рассмотреть мне удалось лишь пыль да паутину.

– Самир, не поможешь мне?

– С удовольствием.

Совместными усилиям мы сняли картину и прислонили ее к кровати. На стене осталось пятно, заплывшее плесенью.

Но на верху деревянной рамы картины я узрела подсказку! И даже фыркнула от радости. Старый медный ключ с причудливыми завитушками и «флажком» на конце был привязан к горизонтальной перемычке рамы красной нитью. Я дернула за ее кончик, и узелок сразу же развязался.

– Я была права. Это охота за сокровищами, – сказала я, зажав ключ в руке. – Теперь бы понять, что он отпирает?

Дотронувшись до моего локтя, Самир жестом указал на массивный гардероб. Ключ действительно оказался от него, и хотя мне пришлось дернуть разбухшую дверь несколько раз, в конце концов, она поддалась.

Не знаю, что я ожидала увидеть в шкафу, но только не картины. Небольшие, аккуратно обернутые тонкой папиросной бумагой, они лежали между листами картона такого же размера. Их было пятнадцать или шестнадцать. Я понятия не имела, почему они были так тщательно упакованы. Но внутренний голос шепнул мне: это неспроста!

И все равно – почему эти картины оставили здесь, где их могли украсть грабители или погубить время?

– Мы должны забрать их отсюда, – сказала я.

Взявшись за одну из картин, я помедлила: стоит ли смотреть на них до того, как…

– Оливия! Тебе нужно на это взглянуть, – Самир поставил на пол низкую, плоскую коробку.

– Хорошо. Сейчас, – выбрав картину поменьше, я начала аккуратно разворачивать ее.

– Оливия, – повторил Самир тихим голосом.

Привлеченная его тоном, я вернула картину на место и присела рядом с парнем:

– Что это?

Самир подал мне связку фотографий. Большинство были черно-белыми, уже поблекшими. Некоторые обесцветились настолько, что разобрать изображения было крайне трудно. Но на всех снимках была запечатлена явно Индия. И на многих – плантация.