Так что я пустился в обратный путь около часу ночи. Преследователь оказался отменно скромен: свет его фар лишь изредка отражался в моем зеркале заднего вида.

Не желая менять своих привычек, я въехал в подземный гараж. Электронные ворота вынудили преследователя остаться снаружи. Припарковавшись, я бросился к выходу, а потом в лифт. В квартире я сразу разобрал постель и положил подушки под одеяло, придав им форму тела. Тут я задумался, не лучше было бы вызвать подкрепление, взять этого типа и привести его для допроса? Но я ведь хотел провести допрос сам, здесь, вдали от законов, вместе с моим «глоком», приставленным к его виску.

Как обычно, я запер дверь на ключ, чтобы не вызвать подозрений, затем взял стул, поставил его у стены в углу спальни и, напряженно прислушиваясь, стал ждать, когда этот кретин попадется в мои сети. Куколка сверлила меня грустным стальным взглядом, очевидно недовольная, что под вечер ей не удалось погарцевать…

После часового ожидания я заметил, что разговариваю с паровозом…

Три часа ночи… Может, он подрядился только на слежку? Может, вторжение намечено позже, когда я не буду его ждать? Горестное тиканье часов в прихожей действовало мне на нервы. Сквозь полуопущенные жалюзи пробивались лучи искусственного освещения и шрамами ложились на стены моей спальни, нашей спальни. Глаза мне заволокло туманом, и я задумался, не сплю ли я и не унесет ли меня усталость на своих серебряных санях…

Когда телефонный звонок разорвал пелену безмолвия, я испугался, что мое сердце выскочит из груди. Я схватил аппарат, но услышал лишь сдавленный хрип. На экране высветилось имя Сиберски.

— Сиберски, что случилось? Говори, черт возьми!

Прерывистое дыхание, а потом больше ничего.

Набрав номер скорой, я бросился к лифту.

Еще никогда в жизни я не проезжал пятнадцать километров в предместье Парижа за столь короткое время. Я не обращал внимания ни на светофоры, ни на разделительные полосы, ни на предупредительные знаки. В голове у меня стучали слова жены Сиберски, и я молился, молился изо всех сил… «Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь… Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь…»

Свет в его квартире на третьем этаже выключен. Я перескакивал через ступени лестницы со скоростью, от которой готовы были лопнуть мои жилы и легкие. «Скорая» еще не приехала. Дверь не сдерживала никакая задвижка. Я открыл ее ударом ноги. Держа перед собой «глок», я осмотрел прихожую, бросился в кухню, потом в спальню.

Я обнаружил его распростертым на полу, с мобильником в окровавленной руке. Слюна, пузырясь, стекала из открытого рта, глаза смотрели в потолок. Я не знал, кого благодарить, когда кончиками пальцев уловил трепет его сердца. Пульс ровный, дыхание размеренное. Я осторожно подсунул руку ему под затылок, из правой ноздри вытекла струйка крови. Его отделали так, что лицо стало почти неузнаваемым, но специально оставили в живых. Я вывалил все из висящей в туалете аптечки, нашел перекись водорода, антисептик, бинты. От запаха антисептика он пришел в себя.

— Не пытайся говорить, — приказал я. — «Скорая» будет через несколько минут.

Я смочил ему лоб холодной водой:

— Сейчас полегчает.

Спустя пять минут появились трое в медицинских халатах.

— Он сильно избит, но жив, — сообщил я.

Один из них дал Сиберски кислородную маску.

— Горло отекло, но он дышит… Пульс — восемьдесят. Артериальное давление — сто двадцать на восемьдесят. А что тут произошло?

— На него напали.

Сиберски вцепился мне в запястье:

— Двое… застали меня… спящим… лиц не видел… в черных масках… дайте что-нибудь… челюсть болит…

— Поехали! — бросил врач «скорой».

Выходя, я позвонил комиссару местного отделения полиции и осмотрел замок. Ничего не было сломано…

Я добился разрешения сесть рядом с Сиберски в медицинском фургоне и сопровождать его в больницу.

— Чего хотели эти люди? Зачем напали? Это воры? — Он с трудом шевелил распухшими губами, но слова можно было разобрать. — Они спросили… меня… зачем мы совались… в их дела… Это было… предупреждение… Мне страшно… комиссар… Я боюсь… за жену… и сына…

Электрокардиограф показывал пульс сто пятьдесят. Врач знаком велел мне не беспокоить раненого.

— Что еще они тебе сказали?

— Ничего… Я спросил… у них… знают ли они… что ослы… писают на водочную траву… — Он улыбнулся, и я увидел окровавленные десны. — Тогда… они меня страшно избили…

— Тебе удалось что-нибудь заметить?

— Было темно… И они… светили мне в глаза… своим фонарем…

— Как они вошли?

— Не закрыл дверь на ключ… после вашего ухода…

«Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь… Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь…»

— Обещаю тебе, завтра утром я схожу к ней…

Наконец он закрыл глаза, дав легким болеутоляющим унести себя подальше от этого паршивого мира.

Рентген не выявил никакого перелома. Нос выдержал удар, поскольку уже был сломан в юности. Пострадала только нижняя челюсть: сломаны два зуба и десны в плачевном состоянии. Ему наложили швы и поместили в отдельной палате. Я провел рядом с ним ночь, клокоча от ненависти.

Задача сообщить жене была не из легких, но я настоял, что сделаю это сам. Когда в семь часов утра я зашел в ее палату, она сразу поняла. И, вообразив самое худшее, разразилась слезами.

Ребенок вздрогнул и снова спокойно уснул рядом с матерью в маленькой кроватке на колесах. Инстинктивно он принялся сосать.

— Давид чувствует себя хорошо… Не доводите себя до такого состояния…

— Что… Что…

— Ночью на него напали у вас дома. Мы отвезли его в больницу, и сейчас он уже проснулся. Даю вам время подготовиться, а потом провожу к нему. Он лежит в отделении интенсивной терапии. Можете взять малыша с собой, отец будет счастлив видеть его…

Она задала мне всего один вопрос, но он мог бы расколоть надвое айсберг:

— За что?

— Это долгая история… Когда вы оденетесь, я вам ее расскажу…

Теперь мне были нужны ответы. И немедленно. Приехав на Набережную, я помчался в кабинет Делэ. Этого инспектора я попросил проанализировать список учеников подвергшейся нападению преподавательницы. По всей очевидности, он тоже ночью не сомкнул глаз. По моему запросу Реми Фулон, глава Центрального управления поиска пропавших без вести, предоставил ему свободный доступ к базе телефонных абонентов.

— Комиссар, я закончил около получаса назад. Четыреста семьдесят учащихся, четыреста семьдесят просмотров базы…

— Ну и каков результат?