Это был хорунжий Григорий Андреевич Глинка.

– Сколько ж лет тебе? – спросила его Екатерина.

– Урожден в правление царевны Софьи, а служить солдатом начинал при Петре Великом… Поживи и ты с мое, матушка!

– Нет, милый. Царям таких сроков не отводится…

В зелени протекала тихая Чижовка, Потемкин вспомнил:

– Раков ловил тут… голавли попадались! Во такие…

Показалась родная обитель: плетни да крыши из соломы; крестьяне были на полях, гостей встретил старенький дьячок Семен Карцев.

– Гриц! – вопросил он. – Ты ли это?

Потемкин выбрался из кареты, прижал к себе ветхого старца и разрыдался. А дьячок сказал императрице:

– Я ведь его, маленького, аз-буки-веди учил, дважды два-четыре втемяшивал… Дело давнее, но таких дураков, как твой светлейший, еще поискать было надобно! И с чего это, матушка, возвеличила ты его? Уж я, бывало, сек его, сек, сек…

– Говори, что тебе надобно? – спросил его Потемкин.

– Гроб надобен, Гриц, а могила всегда сыщется.

Потемкин подал руку Екатерине, она сказала:

– До чего же долго люди живут в краях смоленских…

Они спустились по траве к берегу, там притихла низенькая, темная банька. Потемкин толкнул ветхую, скрипучую дверь:

– Вот на этом полоке и урожден был.

Екатерина зачерпнула из Чижовки воды, напилась.

– Идите к нам! – позвала свиту, показывая на баньку. – Не об этих ли хоромах сказывали, что настроил себе светлейший в ущерб верфям херсонским?.. Вот они, глядите!

Румянцев, кажется, был приятно разочарован, что не обнаружил в Чижове ни дворцов с пропилеями, ни римских терм с горячими источниками. Из-под руки, закрывая глаза от солнца, глядели на диковинных гостей старые бабки, шустро бегали меж карет пострелята чижовские, да ползали в пыли среди кур детки малые. Потемкин велел разворачивать лошадей.

– Нас ждут иные дела, – сказал он Рубану…

Булгаков уже был в Екатеринославе.

* * *

Екатерина вернулась в Петербург, куда из Москвы вскоре прибыл и «граф Фалькенштейн». Желая укрепить связи с Россией, Габсбург сообщил великой княгине Марии Федоровне, что его брат будет просить руки у ее сестры. Иосиф остановился у Кобенцля, но обедать ходил пешком в отель «Лондон». Он никого не принимал у себя, от приглашений в частные дома отказывался, отчего русские вельможи сложили о нем невыгодное мнение. В Кадетском корпусе ему представили графа Бобринского, намекнув на его происхождение, но Иосиф не удостоил юношу даже словом, зато по доброй воле визитировал фрейлину Саньку Энгельгардт и был с нею крайне любезен. Присутствуя при выходах Екатерины во дворце, император занимал место в толпе ее челяди, кланяясь Екатерине заодно с камергерами и камер-юнкерами. Этого никто не понимал! Зато все понимала сама Екатерина – Иосиф из ее рук получал право вести прежнюю завоевательную политику, только в ином, южном, направлении, потому и вел себя вроде верного сателлита перед могучим сувереном…

Когда он отъехал, Екатерина перевела дух:

– Уф! До чего же не терплю я особ венценосных: и скушны они, и заносчивы. Зато теперь, когда этот кот убрался, давайте, мыши и мышата, спляшем как следует…

Ланской вел себя тихонечко, никому не мешая. Не грабил, не свинствовал, не гордился. Кажется, ему принадлежит честь изобретения на Руси первого коктейля: фаворит употреблял токайское в смеси с крепчайшею аракой и ананасовым соком. Но для постоянного возбуждения организма этого вскоре оказалось мало…

Суворова в Казани не было – отъехал в Астрахань…

Прошка Курносов пошел на верфи, стал готовить корабли к спуску, чтобы сплавить затем вниз по матушке по Волге дивизию казанскую. Из газет было не понять, что затевается, но Марко Войнович, начальник Прошки, торопил парня, который и сам не желал в Казани задерживаться, влекло обратно – в Азов, к семье, к черным глазам Камертаб…

Ах, Казань, Казань! Не хотел мастер ворошить старое, но Данило Петрович Мамаев сам отыскал Курносова, смиренно просил хлеба-соли откушать. После войны простили вины ему, старик жил на покое казанском – лейтенантом флота в отставке.

– Спасибо, – отвечал Прохор. – Я кота вашего не забыл. «Умри, Базиль!» – и, помню, сразу он с лавки падал.

– Умер котишка мой, когда я каторгу азовскую отбывал. Не дождался хозяина, умер, бедненький.

Вспомнилась (может, и некстати) случайная встреча с его дочерью, муж пьяный в состоянии непотребном. Спросил:

– А зять-то ваш служит или гуляет себе?

– Повытчиком в канцеляриях здешних. Знать бы мне тогда, что в чины выйдете, я бы Анюточку за вас выдал…

– Ладно. Вечером забреду в гости…

Он приоделся. Мундир белый при жилете зеленом, рукоять шпаги обкручена серебряной проволокой. Был он при орденах, а отсутствие на руке пальцев укрыл перчаткой.

Анна Даниловна, увидев его, всплакнула:

– Одна утеха в жизни моей – деточки.

– У меня тоже, мадам, двое растут…

Мамаев сажал его за стол, велел стопку придвинуть ближе.

– Вот так и живем, – показал на часы. – Люди добрые службу кончили, по домам вернулись. А наш сокол, видать, до утра в биллиард играет, придет под утро – шатучий…

Не думал Прохор тогда, что еще станет нужен семье этой.

Марко Войнович был из далматинцев; на войне с турками проявил храбрость, свойственную всем южным славянам, но человек был неверный, каверзный. Он сообщил, что корабли, в Казани строенные, должны составить эскадру Каспийскую:

– Бакинского и Гилянского ханов будем строго наказывать, чтобы торговле с персами не препятствовали…

Прошка отплыл в Астрахань, доставив туда первый батальон солдат для Суворова. Адъютант полководца Аким Хастатов (из армян) привез парня на дачу Началово, что в двенадцати верстах от города. На огороде и в саду ковырялись солдаты – без кос и буклей, коротко стриженные. Хастатов провел Курносова в столовую, гудящую от множества комаров, для которых и день не помеха: крови жаждали! Под овальным портретом «Суворочки» сидел сам Суворов, поодаль от мужа обедала его жена, и Прошка сообразил: «Видать, не в ладах живут». Между супругами, разделяя их, вкушал пищу протопоп, навязанный стараниями Потемкина – к покаянию и умиротворению обоюдному.

– Сядь там! – указал Суворов мастеру и велел подать ему водки и каши. Затем сообщил, что Прошка из Азовского адмиралтейства переписан в Херсонское. – Вам, сударь, срочно велено к Днепру ехать. Таково от светлейшего ордером указано. Ныне плоскодонок уже не делать. Херсону фрегаты и линейные корабли строить. Светлейший уже в Кременчуге, не мешкайте…

Прошке повезло. Если бы не этот ордер Потемкина, пришлось бы плыть к берегам Гиляни, а там Ага-Мухамед-хан разбил русские корабли, вырезал матросов, а самого Марко Войновича императрица потом из плена ханского выкупала – за деньги!