Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— После такого шоу, — сказал Шон, медленно, но верно впадающий в мрачное ирландское национальное пьянство, — она может начаться хоть завтра.
— Вообще-то, — согласилась Галадриэль, — Шон прав. Вся эта первомайская демонстрация напоминала банальную идеологическую накачку.
— А я только научился обмотки правильно мотать, — печально заметил Филька. — Придется опять верные кирзачи вынимать из рюкзака.
— Для нас война в любом случае начнется очень скоро, — подошел ангмарец, водрузивший все же свою корону, причем не снимая «маскировочного костюма», отчего назгул сделался похожим на уходящего на пенсию сатира. — Карстен Роде собирается выходить в море.
— Кстати, пора определиться, — сказала Майка. — Кто будет ходить в плавание, а кто дома кашеварить.
— А чем вахтовый метод плох? — спросил Килька.
— Скорее подойдет комбинированный, — заметил ангмарец. — Та же самая Дрель наотрез отказывается убивать не знакомых ей лично немцев. Она — в Ивангороде, Майка тоже…
— Нет, я от здешней тоски и сидения за рогатками сделалась агрессивной, — сказала Майка, — и обуянной идеей убийства всех немцев и шведов на свете. Я лучница эльфийская, или где?
— Ты станешь стрелять? Убивать и калечить? Рискуя быть искалеченной или убитой самой?
— Стреляла же я на Неве, — проворчала Майка.
— Там мы все с перепугу чудеса творили, — вздохнул ангмарец, — выживали, так сказать, в состоянии аффекта.
— А теперь убийства будут целенаправленные, преднамеренные, совершенные по предварительному сговору, — презрительно выплевывая милицейские термины, отшутилась Майка. — Стрелять лучше, чем за рогатками сидеть. Хочу в море, и точка.
— Понятно, — схватился за голову Бледный Король. — Придется опять плебисцит проводить, чтоб его…
— Вот ты хоть и Бледный, а дурак, — грубо сказал гоблин Вася. — Какой-такой плебисцит-млебисцит, а? Выбрали тебя вождем — вот ты и отрабатывай зарплату. Назначай — кого в морской дозор, а кого — кашеварить.
— А вот так мы не договаривались, — возмутилась эльфийская принцесса, — лучше уж плебисцит.
— Я против плебисцита, — мрачно сказал Черный Хоббит.
— Почему?
— Во-первых — мне не нравится слово. Во-вторых — диктатура есть первичная форма государства. Все согласны? А с точки зрения диалектики, низшая фаза повторяется как высшая на следующем витке…
Ну, вы меня поняли. Она же, диктатура, является высшей формой государственного правления.
— Верно, — заметил Килька обличительно. — Ходили сегодня, как на настоящей демонстрации, клювами вертели. А надо было учиться у Ивана Васильевича. Словом — гномы за диктатуру.
— Оба? И не подеретесь? — усмехнулась Дрель.
— Ирландцы тоже, — раздались два полупьяных голоса, и Шон поморщился.
— К такой мысли мы еще не готовы, — окинув взором упорно молчащее большинство, сказал назгул. — Пусть я пока останусь конституционным племенным монархом.
Тут он сделал страшные глаза и заорал:
— Кто не желает в море ходить вообще — становись справа!
Три силуэта немедленно возникли в указанном месте, потом к ним присоединился еще один, и еще.
— Кто за вахтовый метод — становись напротив меня!
Поднялась добрая половина присутствующих. Повисла пауза, и назгул сказал уже тише:
— А тех, кто собирается стать профессиональными военными, вообще не спрашивают.
— Почему это? — раздались голоса ущемленных в правах.
— Нам вас не прокормить будет.
— Так ведь царь кормит и Басманов!
— Если царь и Басманов, — твердо сказал ангма-рец, — то милости просим от нас — в стрелецкий полк.
Потом было еще вино и споры, потом костер и гитара.
Под утро расчувствовавшаяся Дрель прочитала любимый с детства революционный стишок, оказавшийся жестокой насмешкой судьбы:
И так начинается песня о ветре,
О ветре обутом в солдатские гетры.
О гетрах идущих дорогой Войны.
И войнах, которым стихи не нужны.
В свете угасающих в утреннем небе звезд, строки Левандовского не показались никому наполненными черной иронией и скрытого смысла.
А утром началась Ливонская война.
Как обычно это случается в России — совершенно неожиданно и с тяжелого похмелья.
Ландскнехты, изрядно выпившие и от этого полные решимости разгромить славянские рати, скопившиеся на границе, вместо ратных подвигов разносили кабак в нижнем городе.
— Разберемся с этой сволочью из команды Рихарда, — рычал одноглазый пикинер, целясь кружкой в голову спрятавшегося за перевернутым столом мещанина, — возьмем лодки и отправимся на тот берег.
— Верно, Марвин, — вторили ему соратники, пинками выгоняя из подвальчика мужчин и щипками — женщин. — Довольно московитам в мире обитать. Разнесем эту их крепостушку — пусть вид не портит.
Явился наряд городской стражи. Но что могли сытые и трусливые бюргеры, недавно приказом магистра поставленные в строй, поделать с разбушевавшимися псами войны? Разогнав наряд и отобрав у него алебарды, ландскнехты обнаружили, что за разговорами и мордобоем уничтожили все запасы спиртного в некогда уютном кабачке.
— Идем к реке! К Нарове! — вопили одни.
— Сначала нужно добыть еще пива, — вторили им другие.
— И лодки, и пиво, и молодки есть у славян, живущих аккурат возле реки! — Марвин, выказывая задатки великого народного трибуна, приковал к своей персоне всеобщее внимание. — Повеселимся, братья!
Распевая песни нестройным хором и тяжело опираясь друг на друга, ландскнехты двинулись к реке по тихим улочкам Ругодива.
— Они пошли к мостам? — прислушался помощник начальника конного патруля к неясному шуму, доносящемуся из нижнего города.
— Нет, — убежденно сказал командир, сам бывший ландскнехт, осевший в верхнем городе. — Двинулись к новому заведению фрау Танбух.
— Жаль заведение, — сказал помощник с сомнением.
— Так в чем же дело? — спросил находчивый командир разъезда, высланного отцами города для усмирения буйства. — Скачем туда во весь опор.
Вскоре ландскнехты уже ломились в первый в череде намеченных для посещения домов ругодивских славян, а конный патруль пировал в заведении фрау Танбух, «поджидая подхода взбесившейся черни».
Все это происходило почти на самых дальних оконечностях нижнего города. Примерно в то время как хозяин первого дома пал на пороге с раскроенной головой, а его жену и старшую дочь только начинали насиловать, казачьи сотни на мокрых конях стали выбираться на западный берег Наровы в получасе скачки от городских стен. Восточный берег потемнел от лодок, до того спрятанных в камышах.