А это означает, что водка как массовый и фактически безальтернативный напиток появилась в России в результате… откровенной подтасовки. Ведь ни чем иным, как заботой о «народном здравии», мотивировался переход на изготовление напитков исключительно из ректификованных спиртов при введении винной монополии. И вот вам парадоксы истории: Россия в очередной раз осуществила эксперимент над собой, в результате которого выиграл остальной мир, открывший для себя совершенно новый напиток «vodka». Но при этом «остальной мир» обогатил свое алкогольное меню, а Россия его резко обеднила.

А мы переходим еще к одному, наверное, уже последнему вопросу, вызывающему бурные дискуссии: о происхождении и бытовании в русском языке слова «водка».

Что же это, в сущности, такое?

Собственно говоря, само по себе слово «водка» нас интересует лишь постольку, поскольку авторы наших дней, пишущие на водочную тему, называют им, как правило, и современный продукт, и домонопольное хлебное вино. Термин этот с одинаковой свободой применяется к совершенно разным напиткам. В результате в восприятии читателей возникает серьезная путаница. Возьмем для примера цитату все из того же Вильяма Васильевича Похлебкина.

«По своей чистоте водка, производимая в отдельных аристократических хозяйствах русских магнатов — князей Шереметевых, Куракиных, графов Румянцевых и Разумовских, имела такой высокий стандарт качества, что затмевала даже знаменитые французские коньяки. Вот почему Екатерина II не стеснялась преподносить такую водку в подарок не только коронованным особам вроде Фридриха II Великого и Густава III Шведского, не говоря уже о мелких итальянских и германских государях, но и посылала ее как изысканный и экзотический напиток даже такому человеку, как Вольтер, хорошо знавшему толк во французских винах, нисколько не опасаясь стать жертвой его убийственного сарказма. Но не только Вольтер получил этот ценный подарок в тогдашнем ученом мире, но и такие корифеи всемирной науки и литературы, как швед Карл Линней, немец Иммануил Кант, швейцарец Иоганн Каспар Лафатер, великий поэт и государственный деятель Иоганн Вольфганг Гете и многие другие.

Не случайно поэтому ботаник и химик Карл Линней, опробовав водку, был столь вдохновлен ею, что написал целый трактат „Водка в руках философа, врача и простолюдина. Сочинение, прелюбопытное и для всякого полезное“, где дал широкую и объективную общественную, медицинскую, хозяйственную и нравственную оценку этого продукта»[1]

Как всегда у В. В. Похлебкина — никаких ссылок. То есть: знаю, но откуда — не скажу… Или не знаю, но придумаю. Тем не менее все это прочно внедрилось в мифологию: нет ни одной книги о водке, не упомянувшей факт дарения Екатериной напитка, «затмевающего французские коньяки», высоким зарубежным особам. Какое же впечатление остается от подобных текстов у читателя? А такое, что наша родная привычная водка, то есть смесь спирта-ректификата с водой, пропущенная через активированный уголь (никакой другой водки читатель, как правило, не знает), которую Екатерина Великая рассылала направо и налево по всей Европе, производила фурор среди коронованных особ и великих ученых. Однако давайте все же зададимся вопросом, откуда у «русских магнатов — князей Шереметевых, Куракиных, графов Румянцевых и Разумовских» взялись ректификационные колонны, которые в то время были еще не изобретены? Так что если Екатерина что и рассылала, то это были ароматизироваанные «водочные изделия», изготовленные на основе хлебного вина, которые и именовались в ту пору водками — то есть напитки, принципиально отличающиеся от современной водки. Это раз.

И второе. Когда мы встречаем у иностранных авторов XVII–XIX веков слово «водка», надо отдавать себе отчет, что в оригинале почти наверняка стоит другое слово, а это резко меняет восприятие текста.

Рассмотрим это на примере с тем же Линнеем. По В. В. Похлебкину выходит, что, получив в подарок от Екатерины водку, Карл Линней, никогда не имевший дело с этим экзотическим напитком, столь возбудился, что разразился весьма пространным трудом. Правильно? А теперь — в библиотеку, в библиотеку… Там мы довольно быстро выясним, что никакой «водки» в работе Линнея нет и в помине. В оригинале стоит «спирт» (Spiritus frumenti quem praeside…). Да и Россия там не упоминается ни явно, ни скрытно. Работа посвящена напиткам-дистиллятам: их истории, действию на человеческий организм и повсеместному распространению в Европе. Существуют два перевода XVIII в. — П. И. Богдановича и Петера Бергиуса. В одном случае «spiritus» переведен как «водка» (Богданович),[149] в другом — «хлебное вино» (Бергиус).[150]

Чтобы развеять все сомнения насчет «Водки в руках…», приведем две коротеньких цитаты (в переводе Бергиуса):

«Когда в целой Швеции около ста тысяч деревень считается, из коих в каждой бочки три (хлеба) ежегодно на курение вина исходит: то сие все до трех сот тысяч червонцев составит, которая сумма немалое богатству учинила приращение»

«Как в Англии в 1736-м году вино сие запрещено было, такое в Лондоне в народе произошло возмущение, что принуждено было ввести в город солдат по укрощению сего бунта»

А про Россию, повторимся, в этой работе Карла Линнея нет ни слова.

В. В. Похлебкин, скорее всего, пал жертвой неточного перевода П. И. Богдановича, и прочитал он, видимо, только название труда в библиотечном каталоге, не удосужившись познакомиться с самим трудом. В противном случае утверждение В. В. Похлебкина о том, что труд Карла Линнея посвящен русской водке, выглядит сознательной профанацией.

Вот она, великая сила слова. Прочитав в заголовке слово «водка», даже ученый В. В. Похлебкин не удержался от соблазна посчитать труд Линнея посвященным русской водке. А как иначе, — раз водка, — значит, русская, другой-то в то время не было. Что же говорить о менее просвещенных читателях.

Во избежание подобных недоразумений постараемся бегло, не вдаваясь в подробности, перечислить основные версии происхождения слова «водка», а главное, попробуем разобраться в значениях, которое оно принимало в языке в разные периоды.

Этимология этого слова на первый взгляд представляется очевидной: «водка» — производное от «вода».

В. В. Похлебкин, задачей которого было во что бы то ни стало доказать, что «слово „водка“ свойственно только русскому языку и является коренным русским словом», утверждает абсолютно категорично:

«Сам по себе факт, что название „водки“ — напитка произошло от слова „вода“ и, следовательно, каким-то образом связано по смыслу или содержанию с „водой“, не вызывает никакого сомнения»[1]

Другими словами, то, что «водка» есть производное от «воды», принимается автором за аксиому:

«Водка. Древнерусский уменьшительный падеж (деминутив) от слова вода, образованное по типу репа — репка, душа — душка, вода — водка»[151]

Однако другой автор — В. Е. Моисеенко, приведший упомянутую цитату из «Кулинарного словаря» В. В. Похлебкина в своей статье «Ещё раз об истории слова „водка“», категорически с таким подходом не согласен: