— Имени трубочиста она не помнит, а насчет его детей что-нибудь известно?

— Она почти не знала его. Это был человек, черный от сажи. Он возил щетки с собой, на велосипеде.

Сара хотела сказать, что остается только выяснить имя этого человека, это несложно, не так уж много лет прошло, но тут в комнату вошла Урсула, и она сменила тон на более деловой и отрывистый:

— Я отправила вам чек по почте. Завтра или послезавтра перезвоню.

Улыбка на лице Урсулы вызвала у дочери безотчетное раздражение, и, словно недовольная мамаша загулявшей дочери, она сказала:

— Ты где пропадала?

Урсула расхохоталась. Они с Джеральдом — редкий случай, когда супруги выступали заодно, — принципиально никогда не задавали девочкам этот вопрос. Сара надулась и нехотя похвалила внешний вид матери:

— Выглядишь просто замечательно. Словно десять лет сбросила.

— Я ездила в Лондон, разговаривала с Робертом Постлем, а потом встретила друга и решила задержаться на денек.

— А с лицом ты что сделала? — Сара почти вплотную подошла к матери и, сообразив, что такая позиция подходит не только для допроса, но и для проявления родственных чувств, запечатлела на ее щеке поцелуй. — Похоже, ты хорошо провела время. Дом промерз насквозь. Я звонила вчера много раз, а тебя не было.

— Я займусь ужином, — предложила Урсула. Поцелуй обезоружил ее, балованная дочь казалась веселой и приятной собеседницей, на сердце потеплело. Она глянула в зеркало на свое раскрасневшееся лицо, сияющие глаза, приподнятые уголки губ и, поддавшись порыву, спросила:

— Ты отвезешь меня в Лондон? В воскресенье. Мне пора возвращаться.

— Да, если тебе надо. — Сара смотрела на нее с изумлением. — Папин отец, наверное, был трубочистом. Ты ничего не знаешь?

У нее чуть было не вырвалось: «Не знаю, и знать не хочу», но Урсула вовремя вспомнила, насколько сильно дочери любили Джеральда, и, как всегда, мысль об этой любви заставила ее воздержаться от резких слов.

— Посмотрим, что у нас есть на ужин, — сказала она.

Когда Сара вошла, он сидел за столом с Викки, Полем и Тайгером. Она с ног до головы облачилась в черное: мини-юбка, колготки в сеточку, сапоги до колен и черный свитер, позаимствованный у Хоуп, — Саре он был маловат. Тайгер оглядел ее с ног до головы и спросил:

— Куда-то еще собираешься?

— Похоже, у тебя свидание, милая, — проворковала Викки. — Так вырядилась.

— Под настроение, — Сара жадно выпила вино. — Я сегодня немного не в себе.

Он не проронил ни слова. Появился Александр, за ним — Рози. Все тут же засобирались в клуб, паб им надоел. В клубе тоже можно есть и пить, но там стильно, красиво. Они выпили по последней и поднялись, Викки набросила пальто, Сара тоже надела черную, чуть ниже бедер, накидку — собственность Хоуп.

— Ваше счастье, если ее пропустят, — внезапно произнес Адам, до этого молчавший. — У нее вид профессионалки.

Викки задохнулась от возмущения. Сара холодно глянула на обидчика:

— Что ты сказал?

— Ты слышала. Я вырос в этом городе, у меня тут родственники. Мне ни к чему показываться на людях со шлюхами.

— Бога ради! — Александр поднял руку, втиснулся между ними, словно разнимая драчунов. — Что с тобой? Что Сара тебе сделала? И ведь это уже не в первый раз.

— Ничего я ему не сделала! — возразила Сара. — Он просто дерьмо. Ему приходится вести себя таким образом, на хрен, потому что он слишком глуп, чтобы поддерживать нормальную беседу.

— А ты женщина, преподаешь в университете — и не можешь обругать человека без грубых словечек? То-то у нас образование в упадке. Ты и к студентам в таком виде являешься?

— Хватит, остыньте, — заторопилась Викки. — Мы в клуб идем или нет? Ты бы извинился перед Сарой, Адам!

— Раньше я сдохну, — бросил он.

Он схватил со спинки стула куртку и вышел. От возбуждения Сару словно сковал паралич, язык заплетался. Друзья подумали, что Адам сильно ее обидел.

— Мне тоже пора, — сказала она.

— Ладно тебе! Не расстраивайся из-за него. Сегодня же суббота.

— Нет, я пойду домой. Увидимся через неделю.

Пошатываясь, она выбежала на задний двор. Адам ждал, прислонившись к ее машине.

— Куда едем? — спросила она.

— На стоянку трейлеров. Я добыл ключи от трейлера, дома полно родни. Но сначала в поле. Не могу терпеть.

— Сядешь за руль?

— Нет, — сказал он. — Поведешь ты. Я хочу к тебе прикасаться, когда ты за рулем.

— Неизвестно, почему одно мы помним, а другое забываем, — сказал Лоренс. — Если бы Фрейд был прав, мы бы вытеснили все плохие воспоминания и наши умы превратились бы в обитель блаженства.

«Пурпур Кассия»

Фотографии пробудили в ней чувства и воспоминания, которые она считала давно похороненными. Она годами не обращалась к сокровищнице прошлого, разве что приоткрывала альбом со свадебными снимками, но теперь пришлось этим заняться. Молодая женщина, которая на самом деле не Кэндлесс, подтолкнула Джоан к этому, а потом, из-за нее, и Джейсон. Вот уже несколько дней Джоан Тэйг посвящала все вечера возне с альбомами.

Джейсон искал что-то, что могло сохраниться в ее памяти. Он сам не знал что. Имя давно умершего человека. Джоан казалось, она отдала внуку все свои воспоминания. Но теперь она усомнилась. Просто удивительно, какие моменты возвращаются вдруг из прошлого. Она садилась, клала альбом перед собой — не на колени, а на стол, — вглядывалась в фотографию, потом прикрывала глаза и отдавалась во власть свободно текущих воспоминаний.

Она начала с бабушки и дедушки. Парадный портрет, снятый в фотостудии к золотой свадьбе, напомнил, как девочкой она приходила к старикам в коттедж, как они сидели, каждый в своем кресле, по обе стороны черной металлической плиты, немного пугающий вид рук, скрюченных, словно корни деревьев из детской книжки — оба страдали артритом. Вернулся запах этого дома, запах говяжьей похлебки и лаванды, послышались голоса, своеобразное саффолкское наречие, странные слова: луг они называли «выгоном», болезнь — «немочью». «Бледная немочь», вздыхала бабушка, навестив в тот понедельник бедняжку Джеральда.

Потом она вгляделась в свадебную фотографию родителей: мама и тетя Дороти, подружка невесты, в широких сатиновых юбках. Мамино свадебное платье много лет висело в кладовой в прозрачном пакете, и в качестве особой привилегии на него можно было посмотреть, однако она никогда больше его не надевала. После смерти Джеральда Кэтлин отдала покрасить платье в черный цвет, как будто через пятнадцать лет могла влезть в свадебное платье и носить его вместо траурного. Разумеется, платье она так и не надела, и о дальнейшей судьбе наряда Джоан ничего не знала.