Минхо уложился в три минуты, начиная с гривера, за которым они пришли к Обрыву, и заканчивая результатами их настильного обстрела пространства за Обрывом.

— Оно должно вести туда... ну, вы понимаете, где у гриверов комната отдыха, — молвил он напоследок.

— Нора гриверов, — добавил Томас. Все трое недовольно воззрились на него, словно говоря: а тебе слова не давали, Чайник. Но на сей раз, впервые за всё время, его не особенно задело, что с ним обращаются как с новичком.

— Чёрт, надо бы самому на это взглянуть, — сказал Ньют и проворчал: — Что-то верится с трудом.

Томас был совершенно согласен.

— Не знаю, что нам с этим делать, — произнёс Минхо. — Разве что как-то забаррикадировать тот коридор...

— Чушь, — отрезал Ньют. — Долбаные твари умеют ползать по стенам, забыл, что ли? Чего бы мы там ни навалили, нам их не задержать.

Но тут их внимание отвлек непонятный шум у Берлоги. Несколько приютелей стояли перед дверью строения и орали, пытаясь перекричать друг друга.

В числе орущих был и Чак; завидев Томаса и начальство, он с раскрасневшимся от возбуждения лицом припустил к ним. «Ну что ещё стряслось? Что за сумасшедший день!» — с досадой вздохнул Томас.

— Что происходит? — рявкнул Ньют.

— Она очнулась! — завопил Чак. — Девчонка очнулась!

Внутри у Томаса всё перевернулось; пошатнувшись, он прислонился к бетонной стене Картографической. Девчонка. Девушка, голос которой звучал у него в голове. Ему снова захотелось сорваться с места и убежать — ещё до того, как она опять мысленно заговорит с ним.

Поздно.

«Том, кто все эти люди?.. Я никого из них не знаю! Забери меня! Всё меркнет... Я всё забываю, всё, кроме тебя... Мне надо столько тебе рассказать! Но всё меркнет...»

Он не мог понять, как у неё это получается, но она вновь была у него в голове.

Тереза помолчала, а потом произнесла нечто бессмысленное:

«Лабиринт — это код, Том. Лабиринт — это код».

Томас не хотел видеть её. Он вообще никого не хотел видеть.

Как только Ньют отправился поговорить с девушкой, Томас молча, бочком, ускользнул прочь, надеясь, что в суматохе никто о нём не вспомнит. Так оно и оказалось, поскольку мысли всех приютелей были заняты пробудившейся от комы незнакомкой. Отойдя на приличное расстояние, он сорвался на бег и направился к своему любимому уединённому уголку в глубине леса за кладбищем.

Он свернулся клубком в углу, на мягкой подушке плюща, и с головой накрылся одеялом, наивно надеясь таким образом спрятаться и избежать Терезиного вмешательства в его сознание. Прошло несколько минут, и его сердце перешло с бешеного галопа на более-менее спокойный ритм, как вдруг...

— Забыть о тебе — вот что было хуже всего.

В первые секунды Томас думал, что вернулся прежний кошмар — в голове звучал чужой голос; он зажал уши руками. Но, оказалось, в этот раз что-то было не так... Он слышал его — ушами. Голос девушки. По спине пробежал холодок, и он медленно выпростался из-под одеяла.

Справа от него, облокотившись на массивную каменную стену, стояла Тереза. Теперь, когда она больше не лежала без сознания, девушка выглядела совершенно иначе. На ней была белая майка с длинными рукавами, голубые джинсы и коричневые ботинки. Невероятно, но она показалась ему ещё более прекрасной, чем когда находилась в коме. Чёрные волосы ярче оттеняли её бледное лицо, глаза казались бездонными синими озёрами.

— Том, ты действительно не помнишь меня? — Теперь её голос звучал мягко и нежно — совсем не так хрипло и безумно, как тогда, когда она на несколько коротких секунд очнулась и произнесла свою сакраментальную фразу: «Всё теперь изменится».

— Ты хочешь сказать... ты помнишь меня? — спросил он и смутился: на последнем слове его голос дал петуха.

— Да. Нет. Может быть. — Она с досадой вскинула руки. — Не могу объяснить.

Томас открыл рот, но так ничего и не сказав, закрыл.

— Я помню свою память о тебе, — пробормотала она, с тяжёлым вздохом опускаясь на землю рядом с ним, затем подтянула колени к груди и обняла их руками. — Чувства помню. Эмоции. Как будто у меня в голове установлены полки, на каждой этикетка — что на этой полке должно быть, какие воспоминания о событиях или лицах. Но полки пусты... Как будто всё, что там когда-то было, находится теперь по другую сторону плотного белого занавеса. Ты тоже где-то там.

— Но откуда ты меня знаешь? — У него голова пошла кругом.

Тереза повернула к нему лицо.

— Понятия не имею! Помнится что-то о времени до прибытия сюда, в Лабиринт. Что-то связанное с нами. Но, как я сказала, по большей части в моей памяти пусто.

— Но ты знаешь о Лабиринте! Кто тебе сказал? Ты же только что очнулась!

— Я... Всё так перемешалось... — Она протянула к нему руку: — Но что я помню точно — это что ты мой друг.

Как в тумане, Томас совсем откинул одеяло и потянулся к ней, чтобы пожать протянутую руку:

— Мне нравится, как ты меня называешь — Том. — Не успели эти слова сорваться с его языка, как им овладела уверенность, что ничего глупее он в жизни не произносил.

Тереза закатила глаза.

— Но ведь это же твоё имя, разве не так?

— Да, но все называют меня Томас. Ну, почти все — кроме Ньюта, тот зовёт меня Томми. «Том» звучит так... уютно, по-домашнему, что ли... Хотя я даже не знаю, что такое «домашний уют», — горько рассмеялся он. — Мы с тобой что... встречались... или как?

Её лицо впервые осветилось улыбкой, и он чуть не отвернулся в сторону, потому что нечто столь чудесное так не вязалось с этим серым и мрачным местом. Он просто не имел права на такое счастье — любоваться её лицом.

— Или как, — ответила она. — И я боюсь.

— Я тоже, поверь мне. — Эта фраза, безусловно, могла считаться девизом дня.

Прошло несколько томительных секунд, в течение которых они сидели, повесив головы и потупив взгляды.

— Что за... — начал он, запинаясь, не зная, как сформулировать вопрос. — Как... тебе удавалось говорить внутри моей головы?

Тереза покачала головой. «Без понятия. Я просто умею это делать, и всё» — послала она ему мысль. Потом заговорила вслух:

— Вот если бы у тебя был здесь велосипед — ты бы сел и поехал, не задумываясь, так ведь? Но разве ты помнишь, как учился езде на велосипеде?

— Нет. Я хочу сказать... Я помню, как ездил, но не помню, как учился этому... — Он помолчал, почувствовав, как накатила тоска. — … Или кто меня учил.

— Видишь, — сказала она, и, смутившись, моргнула. — Ну вот, это примерно то же самое.