С каждым биением сердца Ильдар опускался глубже и глубже, всем телом утопая в бездушной массе песка, пока не почувствовал лбом что-то холодное, покрытое инеем. Вот она, фляга с водой. Он же ее так искал... Но не успел он протянуть руки, чтобы взять ее и напиться, как послышался голос, тот, что разбудил его в саду скорби.

― Вы ни почитать мне не дали, ни книгу в библиотеку сдать. Ну и что мне с вами делать? ― Девица в черном кардигане сидела рядом на ступеньках и, намочив льняной шарф водой, протирала ему лоб. ― Пойдемте в «Иллюзион». Там сеанс скоро начинается. И в зале прохладно, отлежитесь. А то далеко я вас не дотащу ― тяжелый.

― Простите меня! ― вымолвил Ильдар, поднимаясь со ступенек.

― Я вас заранее уже за все простила. Я тоже дважды не повторяю! ― Девица попыталась взять его за руку, чтобы помочь идти, пальцами нащупала скомканный клочок бумаги, зажатый в ладони, и выбросила его прочь. ― Пусть теперь плачет кто-то другой.

Полноватый угрюмый мужчина, с некоторых пор снова живший с родителями в высотке на Котельнической, выпускал кольца сигаретного дыма на волю, сидя с ногами на подоконнике лестничной клетки. Из наушников, вставленных в телефон, доносились Guns N`Roses «Knocking on heaven`s door». Мужчина зарекся брать за кого-то ответственность, жениться и объезжал трассу М7 стороной, по привычке снимал ботинки на пороге, не выступая даже носком за половик, развивал моторику потрясывающихся рук четками, не удалял телефоны умерших из записной книжки, а некоторым из них ежедневно отправлял одно и то же сообщение: «Я тебе теж кохаю. Ти вже мене прости!». Даже специально отключил отчеты о доставке и верил, что его сообщения долетают до самых небес и растворяются в космосе. Так сбылась заветная мечта Сабины.

Ее любили и помнили.

* * *

Солнце спряталось за колокольней Троицы в Серебряниках, по Астаховскому мосту с грохотом проехал долгожданный 39-й трамвай, на остановке «Яузские ворота» в него вошли, держась за руки, двое ― мужчина в мятом фланелевом пиджаке и девушка в черном кардигане, они сели сразу за водителем, вяло поглядывая за мутное пыльное стекло. Жизнь шла своим чередом.

Это люди шаркают, оступаясь, падают, а время всегда равномерно держит свой путь, приходя из ниоткуда и уходя в никуда, как песок в Сирийской пустыне, образуя своим движением вечность.

Стрелки часов в высотке на Котельнической пробили семь и остановились.

Наверное, передохнуть.