Это была хорошая мысль. Она ничего не сказала отцу, а поскольку я была еще маленькая, она брала меня с собой. Мама забирала меня из школы, и мы отправлялись на сеанс терапии. Там было семь женщин. Я со своими игрушками лазила по полу у них под ногами. Иногда рыжеволосая женщина с броскими украшениями поднимала меня на руки и говорила, что я красавица; мне кажется, именно она и была психологом.

Больше всего мне нравилось начало сеансов: почти всегда плачущие женщины поднимали одежду и показывали следы от ударов и синяки в форме чайников и пеликанов. Другие женщины что-то мурлыкали в ответ или касались менее болезненных синяков. Они надеялись излечиться. Такие, как моя мама, у которых не было физических следов насилия, рассказывали свои истории. На них дома кричали, их унижали, не обращали на них внимания. Уже в таком нежном возрасте я узнала разницу между физическим и словесным насилием. Я таращилась на ссадины и шишки избитых женщин. Мама всегда что-то рассказывала. Я считала, что нам, в отличие от остальных, еще повезло.

Через несколько недель мама перестала посещать сеансы. Она сказала мне, что уже все в порядке. Сказала, что нет смысла туда ходить.

Мама не стала поддерживать дружбу с этими избитыми женами. Так, встретившись при странных обстоятельствах, мы больше никогда с ними не виделись.

Милая Джейн!

Возможно, ты не захочешь этого слышать, но я думал о том, почему Ребекка выжила.

В тот день, когда самолет разбился, я был в Мексике. Переводил документы инков — кажется, что-то касающееся Грааля. Я знал, что вы живете у мамы; я звонил тебе туда пару дней назад. Как бы там ни было, я позвонил узнать, как дела, а ты стала жаловаться на то, что сделал Оливер. Ты сказала, что он натравит ФБР, и хотя я уверял тебя, что у него нет таких связей, ты ответила, что завтра утром посадишь Ребекку на самолет.

— Ты дура, — сказал я тебе. — Неужели ты не понимаешь, что отдаешь свой козырь?

Тогда ты не поняла, что я имел в виду, но, с другой стороны, ты не можешь взглянуть на Ребекку моими глазами. Я понял это в ту же минуту, как впервые взял ее на руки еще крошкой: она принадлежит тебе, она — это ты. Всю свою жизнь я безуспешно пытаюсь объяснить людям удивительную комбинацию элементов, которая и есть моя сестра. И неожиданно, даже не прилагая усилий, ты сотворила свою точную копию. Отправить ее к Оливеру означало дважды совершить одну и ту же ошибку.

Я спорил с тобой о том, стоит мне или нет приезжать в Калифорнию (я мог бы успеть до приземления самолета) и перехватить Ребекку, пока ее не встретил в аэропорту Оливер. Ты сказала, что я просто смешон. Оливер, в конце концов, ее отец, и мне не стоит вмешиваться. Я уверен, ты знала, как трудно мне было дозвониться из Мексики, но швырнула телефонную трубку и не стала меня слушать.

И вот что я теперь думаю: именно во время нашего спора самолет Ребекки взорвался над кукурузным полем в Айове. Моя теория заключается в том, что она осталась в живых по единственной причине — мы с тобой боролись за ее душу. А лишь умиротворенные души попадают на небеса.

Я пытался дозвониться до тебя, когда днем узнал, что самолет разбился. Но как я уже упомянул, в Штаты дозвониться было практически невозможно, да ты все равно уже мчалась в Айову. Мама рассказала мне, что вы с Оливером одновременно приехали в больницу. Во время нашего следующего разговора все уже было отлично. «Мы вернулись к обычной жизни, Джоли», — сказала ты и не захотела обсуждать Оливера. Не сказала, извинился ли он, почему он вообще поднял на тебя руку. Не впустила к себе в душу. Поступила точно так же, как в детстве, когда это случилось с тобой первый раз.

Я решил не будить лихо. И вот почему, Джейн: теперь тебе нужно думать о Ребекке. Я знаю, что в детстве ты молчала о том, что делал отец, из-за меня. Но теперь речь шла не об отце и не обо мне. Оливер — совсем другое дело, он даже обидел тебя по-другому. И что еще важнее, Ребекка — другая. Я молча надеялся, что ты захочешь уберечь ее, раз не смогла уберечь себя.

Я много лет ждал, пока ты поймешь, что должна уйти. Знаю, ты скажешь, что ударила первая, поэтому и виновата, но я верю прошлому: ведь именно Оливер все это начал много-много лет назад. Вот поэтому Ребекка и выжила в катастрофе: она спаслась двенадцать лет назад, чтобы спасти тебя сейчас.

Когда я вернулся из Мексики, то до того, как повидать тебя и маму, я остановился в Уотчире, штат Айова, чтобы посмотреть на обломки того самолета, и понял, почему владелец поля так и не потрудился их убрать. И дело тут не в последующих поколениях, не в дани памяти. Просто земля там мертвая. Ничего никогда там расти уже не будет.

Думаю, вам обеим будет нелегко увидеть это место. Но это означает, что вы уже проехали половину пути и скоро будете в яблоневом саду. Поезжайте по шоссе 80 в Чикаго, Иллинойс, в гостиницу «Ленокс». Там, как обычно, тебя будет ждать письмо.

С любовью,

Джоли.

Пятница, 13 июля 1990 года

Борт номер 997 «Среднезападных авиалиний» разбился 21 сентября 1978 года в Уотчире, штат Айова, — небольшой деревеньке в ста километрах на юго-запад от Де-Мойна. В газетных статьях, которые я читала, сообщалось, что на борту было 103 пассажира. Выжило всего пять человек, включая меня. Я ничего не помню о катастрофе.

Создается впечатление, что всякий в Уотчире может указать нам, где находится ферма Арло Ванклиба. Именно на его землях разбился самолет, и Руди Ванклиб, сын Арло, сделал тот знаменитый снимок, на котором я бегу прочь от самолета и размахиваю руками. Именно он отвез меня в больницу. Я бы хотела поблагодарить его лично, но оказалось, что он уже умер. Погиб в результате какого-то несчастного случая с комбайном.

Арло Ванклиб очень удивился, когда меня увидел. Он продолжает щипать меня за щеку и говорить маме, какой я выросла красавицей. Мы сидим у него в гостиной, я слушаю, как мама рассказывает ему историю моей жизни. Мы доходим до восьмилетнего возраста, когда я играла роль зуба-моляра в школьной постановке о гигиене полости рта.

— Простите, — вклиниваюсь я. — Не хочу показаться невежливой, но, может быть, мы уже пойдем на то место?

— Господь любит терпение, — укоряет меня мистер Ванклиб.

Через семьдесят миллионов лет мама встает с цветастого дивана.