Сначала я говорила очень быстро, ожидая, что Морозова меня остановит. Но она сидела спокойно, внимательно глядя на меня, и согласно кивала после каждой моей фразы. Когда я упомянула Эльвиру, что-то промелькнуло в глазах Морозовой, Игорь тут же тихо наступил мне на ногу под столом.

— Позвольте и мне высказаться? — спросил Игорь.

— Нет необходимости, суду все ясно, — ответила очень доброжелательно и мягко Морозова.

— Позвольте тогда вопрос ответчику?

— Чуть позже. Ответчик, у вас есть какие-то возражения?

Савкин встал и слегка поклонился ей.

— Благодарю, ваша честь. — Савкин зачем-то по-прежнему старался говорить глубоким баритоном. — Нет, возражений нет. Но есть заявление.

— Слушаю вас.

— У меня есть встречный иск к Воскобойниковой.

— Прошу вас, Гарри Трофимович, зачитайте.

Савкин достал из кармана сложенную вчетверо бумагу, старательно прокашлялся, держась при этом за грудь.

— «Прошу суд удовлетворить мою просьбу о принудительном вселении меня в квартиру, принадлежащую гражданке Воскобойниковой, в которой я постоянно зарегистрирован в течение одиннадцати лет, вместе с моей матерью. А также прошу отменить дарственную…»

Морозова протянула к нему руку, глядя на него достаточно строго.

— «Опротестовать», вероятно, да? Поднесите к столу судьи ваше заявление, Гарри Трофимович. На какие статьи Вы ссылаетесь? Так, вижу, вижу… Статья сто тридцать…

— Там нет никаких статей, — шепнул мне Игорь и встал. — Разрешите взглянуть на это заявление?

— Не разрешу, — засмеялась Морозова и положила заявление в папку.

— Тогда все же разрешите задать вопрос истцу?

Морозова перекривилась, но вынуждена была кивнуть:

— Разрешаю.

— Скажите суду, — Игорь чуть повернулся к Гарику, — кем вам приходится Эльвира Фатхутдинова и почему она не явилась сегодня в суд. Она ведь как будто тоже заинтересована в деле.

Морозова дернулась и посмотрела на Гарика.

Гарик неторопливо встал.

— Ваша честь. Это провокация.

— Отвечайте, Гарри Трофимович, — напряженно выпрямилась Морозова. — Вы не упоминали в своем заявлении таких лиц.

Игорь чуть пожал мне локоть.

— Поняла, да? Чем Гарик победил нашу наместницу Фемиды?

Я вздохнула.

— Это его обычные штучки. Он так и экзамены некоторые сдавал.

— Повторяю, ваша честь. — Гарик смотрел честными глазами на Морозову, честными влюбленными глазами. — Это грязная провокация.

— А что ж тут грязного? — спросил Игорь. — Я просто хочу уточнить, кем вам приходится гражданка Фатхутдинова, по ее утверждению ожидающая от вас ребенка и намеренная вместе с вами проживать в квартире моей подзащитной.

— Объявляется перерыв пятнадцать минут! — прокричала Морозова и нервно стукнула несколько раз молоточком, хотя никто ей не возражал.

Во время перерыва секретарша побежала с чайником за водой, а Гарик постучался в ту комнату, куда удалилась судья Морозова.

— Разрешите? — спросил он тихо и трагически и даже чуть поклонился, хотя Морозова не могла его видеть. Могли его видеть только я и Игорь.

— Слушай, ну это вообще ни в какие ворота… Зря я не взяла фотоаппарат… Может, председателя суда пригласить?

— Он не пойдет. Одна шайка-лейка.

Как нарочно, секретарша застряла в туалете с чайником, наверно, решила еще и покурить. Или судья Морозова попросила ее чайник помыть с мылом, а потом тщательно протереть… и проветрить туалет…

Минут через семь из комнаты вышел довольный Гарик. Не удивлюсь, если он успел за это время все. По крайней мере — все пообещать бедной, маленькой девочке, которую никто не любил в школе, никто не любил в институте, которая замазывала, замазывала прыщики, пока не обнаружила, что тональный крем очень сильно обозначает глубокие морщинки, образовавшиеся за непонятно как промчавшиеся годы борьбы с прыщиками…

— Прошу садиться! — улыбнулась Морозова. — Воскобойникова, а вы — мать-одиночка, оказывается? Что же вы этого не сказали суду?

Я встала.

— Я не мать-одиночка. У моей дочери есть отец.

— Гражданка Воскобойникова, не надо переносить ненависть к одному человеку на всех мужчин, — продолжала судья Российской Федерации. — Если вы обижены мужчинами…

Я села. Это невозможно. Почему я не взяла диктофон, фотоаппарат, не позвала любого — любого своего товарища! Был бы невероятный материал для журнала, газеты, телевидения… Этот сумасшедший бред происходит наяву или мы просто разыгрываем на журфаке капустник?

— А почему она без мантии? — спросила я Игоря.

— Там плечи накладные, а у нее голова очень маленькая, смешно, по-видимому.

Я засмеялась.

— Хотите совет, Воскобойникова? — спросила судья Морозова, с улыбкой наблюдая, как мы переговариваемся с Игорем. Я промолчала, а она продолжила: — Не приходите в суд, когда со всех сторон не правы. В суде люди ищут правду, понимаете? Беззащитные люди приходят сюда за помощью. — Она вскинула головку, и мелко накрученные пряди упали ей на заблестевший лоб. Она встала.

— Суд удаляется на совещание, — прожурчала секретарь.

— От имени моей подзащитной прошу отложить рассмотрение дела. — Игорь прокричал вдогонку.

— Суд не видит оснований для откладывания дела, — улыбнулась Морозова. — Галина Ивановна, как вы себя чувствуете?

— Плохо… — простонала старуха и посмотрела на Гарри, тот — на Морозову.

— А может быть, получше? Мы можем продолжить слушание?

Гарри яростно закивал, старуха мигом приободрилась:

— То есть… лучше, лучше!

Я вышла из здания суда одна, Игорь задержался, чтобы поговорить со знакомым адвокатом. Был прекрасный морозный день. Так бывает в марте — когда кажется, что весна не придет никогда. Тихо, солнечно, ни облачка — откуда только шел снег? — и крепчайший мороз. Меня поколачивало еще в здании, а сейчас мороз пробрал просто до костей, которые у меня стали заметно ближе к коже, чем два месяца назад. Я подумала: «Пойду-ка я домой, созвонюсь с Игорем вечером».

Я посмотрела на четкую границу между глубокой тенью около здания суда и белым искрящимся снегом сугроба. На грязноватый сугроб — какая уж в марте белизна! — нападал легкий чистый снежок, пока мы заседали. Сюда бы Варьку с лопатой. Хорошо, что не взяла ее с собой… Я перевела взгляд на чистое-чистое, пронзительно-синее небо, на изумительно тонкий силуэт голых березовых веток на нем, а в ушах все звучали слова. Они застряли в голове и проворачивались снова и снова, как в детской игрушке, которая играет одни и те же три такта: «Именем Российской Федерации… Именем Российской Федерации… Именем Российской Федерации…»