В 1987-м дочь Антонины Васильевны Рюхиной поступила на философский факультет МГУ. Мать, которая, разумеется, давно уже не звала дочь по прозвищу, данному при рождении, плакала от счастья и снова приговаривала: «Доча ты моя, Доча!» — правда, так, чтобы та не слышала. Казалось, все трудности в прошлом, но жизнь уже готовила новые сюрпризы.

***

— Ну, привез деньги? — спросил Шер-Хан.

Он говорил, совершенно не форсируя голос, но стояла такая тишина, что его слова из стоящего на приличном расстоянии Геландевагена были слышны Федору громко и отчетливо.

— Привез, — ответил Федор, пнув ногой валявшуюся в снегу сумку. — А ты привез мою жену? Я выполнил твои условия. Я никуда не обращался и пришел один. Где моя жена?

— А я и не сомневался, что ты все сделаешь, как надо! — засмеялся Шер-Хан. — Поэтому я привез твою жену.

Стекло левой пассажирской двери бесшумно приопустилось, и Федор увидел Ирину. Ее волосы были растрепаны, весь низ лица от носа до подбородка был заклеен липкой лентой. На ней был все тот же ярко-алый пеньюар, в котором Федор видел ее последний раз. Ирина даже не дрожала — ее просто колотило, и она зябко прижимала к груди руки с плотно сжатыми в замок пальцами. Запястья ее рук были стянуты такой же, как и на лице, липкой лентой. Увидев Федора, она почему-то не повернула к нему головы, а только беспомощно скосила влево глаза, полные слез и страха. Сердце Федора облилось жалостью. «Господи, трусы-то она хоть надела?» — озабоченно подумал он, и поразился тому, о чем болит у него голова в такой момент. И еще ему показалось, что в черной глубине салона за Ириной еще кто-то есть, но стекло уже пошло верх, не давая Федору ничего рассмотреть внутри.

— Ты видел свою жену, — произнес Шер-Хан. — Покажи мне мои деньги!

Не в силах отвести глаз с оконного стекла, за которым только что была Ирина, Федор нагнулся, расстегнул молнию на сумке и запустил руку в ее бездонное чрево. Но вместо полиэтилена пальцы нащупали что-то маленькое, кожаное. Федор опустил глаза — это был Катин ридикюль. Он кинул его обратно в сумку, достал пакет с деньгами и на вытянутой руке показал его Шер-хану.

— Бросай сюда! — приказал Шер-Хан. — Хочу посмотреть, что там внутри.

Федор замотал горловину пакета вокруг содержимого, размахнулся и швырнул сверток в направлении Геландевагена. Но сверток развернулся, вспух парусом и, потеряв большую часть своей инерции, шлепнулся метрах в двух от машины. Шер-Хан открыл дверь, сошел с подножки в снег, увязнув в нем по щиколотку, шагнул к мешку, поднял его, взвесил на руке, заглянул внутрь.

— Вроде, все нормально, — сказал он, доставая из мешка несколько долларовых пачек и поднося их к глазам, причем Федор мог бы поклясться, что интересовал его при этом именно верхний левый угол купюр. — Это точно не те, что были у тебя, а где бы ты нашел за такое короткое время другие фальшивые доллары?

«Про G7 как минимум надо знать», — снова мелькнуло в голове Федра, а Шер-Хан тем временем пренебрежительно кинул пачки обратно, повернулся и зашвырнул пакет в открытую дверь Геландевагена. «Распрекрасно можно было обойтись без Катиной трехи», — сменили направление мысли Федора, не без тоски проводившего мешок с полумиллионом долларов глазами.

— Если все нормально, почему бы тебе не отпустить мою жену? — обратился он к Шер-Хану.

Тот осклабился, пожал плечами, — мол, какие проблемы, брателло! — подошел к джипу, распахнул заднюю дверь. Со своего места за дверью Федор не видел Ирину, но вот на подножку опустилась одна ее нога, потом вторая. Боже, она была босая! Федор толкнуло вперед, к жене, но Шер-Хан зычно крикнул: «Стой там!», и Федор на полшаге замер. Иринина обеими ногами встала на подножку, ее голова показалась над дверью. Она неловко спрыгнула в снег, чуть не упала, но устояла на ногах. Очень похоже было, что кроме пеньюара на ней на самом деле не было больше ничего. «Скорее иди ко мне!» — хотел крикнуть Федор, но спазм перехватил горло, и слова не вышли наружу. Он только протянул к ней руки, и Ирина, глядя на мужа огромными, полными слез глазами, сделала ему навстречу шаг, другой, третий, побежала, но почти сразу же оступилась или поскользнулась. Она взмахнула неловко связанными руками и, не удержав равновесия, упала ничком. Не обращая внимания на Шер-Хана, Федор бросился к Ирине. Он подбежал к жене, рывком поднял ее на ноги, сорвал со рта липкую ленту, прижал к себе. «Как ты, ну, как ты, Иринушка?» — шептал он ей на ухо, вытирая пальцами мокрый снег с ее лица. Но Ирина не отвечала. Похоже, ноги не держали ее, она тяжело обмякла на руках Федора. Ее зрачки начали закатываться. «Ира, Ира, родная!» — позвал Федор, подхватил ее ниже, под ягодицы, выдернул ее ступни из снега, еще крепче прижал к себе, стараясь согреть, целуя в щеки, волосы, в завиток ушной раковины.

— Какая идиллия! — раздался в тишине насмешливый голос Шер-Хана. — Даже жаль нарушать.

Федор повернул голову. Шер-Хан все так же стоял возле открытой водительской двери Геландевагена, и в его рук, как и сутки с небольшим назад, снова был тот самый длинноствольный пистолет. Он снова был направлен а Федора, вернее, в спину Ирины, безжизненно висевшей на руках Федора. Наверное, основная эмоция, которую отразили в эту секунду глаза Федора, было удивление, потому что Шер-Хан как-то очень буднично объяснил вдруг:

— Ты понимаешь, ты и баба твоя — единственные, оставшиеся в живых, кто может рассказать обо мне, — сказал он, и в его голосе Федору послышались извиняющиеся нотки. — Правильно будет убить и вас тоже. Сорри, как говорят англичане.

Снова как тогда, в кабинете Дерябина, пистолет в руке Шер-Хана взлетел на уровень лба Федора, губы киллера перекосило в кривой усмешке. «Не-ет!» — бессильно подумал Федор, отворачиваясь от неминуемой смерти и загораживая своим телом Ирину.

— Не-е-е-е-т!! — звонким эхом этим мыслям разорвал тишину Катин крик.

Федор обернулся на крик. В кромешной темноте, начинающейся сразу за световым кругом, он не увидел, а, скорее, представил, как Катя, выскочив из своего убежища, несется к месту разворачивающейся драмы. Наверняка стоящий дальше еще на добрый десяток метров Шер-Хан тоже ничего не увидел, тем не менее его корпус с вытянутой рукой с четкостью турникета повернулся в сторону крика, и пистолет в ней с невероятной скоростью дернулся три раза подряд. В это мгновение в дальних отблесках фонарного света Федор увидел Катю. Ему показалось, что она не бежала, а летела по воздуху, распахнув в немом крике рот и вытянув в направлении Федора руку с растопыренными пальцами, словно хотела отвести от него смерть, защитить, уберечь. Такой, как в стоп-кадре, вырвавшем из времени кусочек жизни, она навсегда осталась в памяти Федора. Потому, что в следующую секунду колени ее подломились, и она, как крыльями сбитая влет птица, взмахнула руками и тяжело упала боком в снег.

— А-а-а-а-а! — закричал Федор, не зная, куда кидаться — к Кате? на Шер-Хана?

Но на его руках висела Ирина, и он остался на месте. А Шер-Хан, безучастно взглянув на дело рук своих, снова наставил пистолет на Федора. На его лице сейчас не было его фирменной усмешки и вообще никаких эмоций, а только деловитая сосредоточенность человека, сделавшего только одну треть работы, и торопящегося покончить с оставшимися двумя третями. С безысходностью самоубийцы, только что выбросившегося из окна небоскреба, Федор понял, что сейчас умрет. Но ему стало вдруг удивительно наплевать на это, и он спокойно посмотрел Шер-Хану в глаза. В эту секунду салон Геландевагена осветила неяркая вспышка, и одновременно со звуком выстрела стекло левой задней двери осыпалось вниз крошевом мельчайших осколков. Шер-Хан странно дернул головой, его лицо исказила гримаса боли. Он покачнулся, и Федору показалось, что сейчас он упадет. Но, удержав равновесие, Шер-Хан медленно и какими-то рывками, как изображающий робота танцор, начал поворачиваться к машине, с трудом поднимая упавшую было руку с пистолетом. И тогда раздался второй выстрел. На долю секунды стали, как днем, видны мельчайшие детали дорогого кожаного салона Геландевагена и бледное лицо женщины с огромными, полными ужаса и решимости глазами, двумя руками сжимавшей короткоствольный револьвер. В следующую или, может быть, в эту же долю секунды голова Шер-Хана словно разорвалась изнутри. Пуля попала ему примерно туда же, куда и Алексею Куницыну, разворотила черепную коробку, на полированный бок Геландевагена брызнули ошметки крови и волос. Зрачки Шер-Хана потухли, превратились в две безжизненные, пустые дырки. Пистолет выпал из его пальцев, и он, как умело подрубленное под основание дерево, повалился вперед, лицом в снег, сразу начавший чернеть, жухнуть, оседать от мгновенно напитавшей его крови.